Татьяна Гармаш-Роффе - Голая королева

Он ринулся как одержимый в творчество. Он учился. Он жил как монах. Пара-тройка друзей, творчество, отец – на этом замыкался круг его жизни.

Спустя несколько лет он с не меньшей одержимостью бросился в дела управленческие, организаторские – открылось новое дыхание, новые таланты. Он основал издательство – папа был тогда еще жив и помог связями – и с энтузиазмом принялся строить свое дело.

Вот эта одержимость и стала знаком, под которым он прожил всю свою жизнь почти до сорока лет. Конечно, он давно не жил по-монашески, у него были женщины – время от времени кому-нибудь да удавалось затащить Алекса в постель и в отношения. Но он привык воспринимать весь женский род как амазонок-охотниц, только в отличие от древних воительниц – охотниц за мужчинами. Посему он все с той же ловкостью, натренированной в юности, рано или поздно отделывался от претенденток на свою руку и сердце. Ухаживать за женщинами? Это казалось Алексу чем-то вроде атавизма, безвозвратно ушедшего в прошлое. Ныне наступил век эмансипированных дам, расталкивающих мужчин во всех сферах деятельности, теснящих их даже из классического ритуала ухаживания. Теперь женщины не выходят замуж – теперь они берут себе мужей, был убежден Алекс. Но роль мужа при амазонке вовсе не прельщала его… Да и вообще семья – зачем она Алексу? Свободен, успешен, обеспечен, располагает собой и своим временем, как хочет… Женщины у него и так есть, так что сексуальная сторона жизни тоже в полном ажуре…

Возможно, он бы пошел на такие жертвы, если бы полюбил. Загвоздка же была именно в том, что ему так и не удалось влюбиться.

Но дело шло к сорока, и – общественное мнение, что тут сделаешь! – оставаться холостяком уже было неприлично и подозрительно. Алекс стал обдумывать, как бы такую найти, чтобы была необременительна в семейной жизни и не скучна в общении…

И тут появилась Алина.

– В новом здании, – продолжал Алекс, – не было своего буфета, и на обед все сотрудники ходили в ближайшие кафе или ели на месте бутерброды. В тот день я ушел пораньше, один, чтобы наскоро перекусить и вернуться побыстрей в кабинет – мне предстояла важная встреча. Я спустился в вестибюль и увидел Алину в стеклянных дверях, она как раз входила. Ничего особенного в ней я не нашел – по крайней мере, в тот первый миг, – и так бы она и прошла мимо меня, если бы…

Если бы она, уставившись отчего-то испуганно на меня, не замешкалась на мгновение. Спохватившись, она так неловко толкнула тяжелую дверь, рванулась – слишком рано, дверь еще не успела открыться, – что стукнулась лбом о стекло. Она замерла, потом выскочила, но у нее прищемило дверьми сумку и упали очки – дверь их смяла. Она страшно растерялась, смутилась, покраснела, стала пытаться все это поднять – я даже испугался, что ее сейчас дверьми задавит, и кинулся ее вытаскивать. Вытащил сначала ее, потом ее сумку, потом то, что осталось от очков. «Сожалею», – сказал и протянул ей свой улов. А она… Она смотрела на меня своими огромными близорукими глазами и улыбалась так, знаете, легко и смущенно немного. Меня поразили эти глаза, их цвет. Прозрачные и глубокие… Я спросил, могу ли я ей чем-нибудь помочь. А она меня в ответ спросила, как пройти в кабинет к главному: она, оказывается, пришла по объявлению – наниматься ко мне в секретари! Представляете?

Кис представлял. Фотография Алины, очень хорошо выполненная, стояла на письменном столе ее мужа: тонкое акварельное лицо с озерными глазами смотрело с полуулыбкой прямо на Алексея… Чего ж тут не представлять!

Мурашов улыбался своим воспоминаниям.

– Я даже не раздумывал, я сразу понял: надо ее уводить. Уводить, пока она не стала моей секретаршей, – нет ничего пошлее, чем жениться на собственной секретарше!

Я ей что-то наврал, что главного сейчас нет – меня то есть, но она не знала, что я – это он, – что главный уехал в командировку и что лучшее, что она может сделать в данный момент, – это согласиться пообедать со мной.

Она согласилась. Расспрашивала меня о специфике работы в издательстве, о том, что предстоит ей делать, если главный редактор ее наймет… Потом мы ужинали. Потом мы снова обедали и снова ужинали. Я ее всячески охранял от ее собственных попыток получить место в моем издательстве. Мы гуляли, мы ездили на пикник, мы ходили в кино, в театр, я за ней страшно ухаживал. Кажется, я в первый же момент почувствовал, что уж если мне суждено жениться, то лучше всего на этой девушке. В ней было что-то необычное. Нестандартное. Смешное. Красивое. Такой неловкий ангел… И, главное, в ней не было этой дешевки, она не заглядывала с надеждой в глаза, не изображала на своем лице полную готовность, не пыталась набить себе цену, не тщилась обворожить… В ней было достоинство человека, который сам намерен устраивать свое счастье и ни от кого ничего не ждет. Разве что алых парусов, как Ассоль…