Татьяна Гармаш-Роффе - Шалости нечистой силы

Шанька, учуяв беду, испуганно жалась к ногам хозяйки.

– Прости, Маринка, – прошептал Слава ей в затылок, и она почувствовала прикосновение его губ к своей шее.

Виталик занес нож. Марина стояла перед ним, не защищенная ничем, стиснутая Славой… «Куда ударит? – пронеслось некстати в голове. – В сердце? В живот? В шею?»

Она отпихнула Шаньку, крутившуюся под ногами, и начала выбрасывать ноги вперед, словно танцуя гопак, стараясь попасть Виталику по ногам. Два первых удара оказались удачными: не слишком сильными, но, учитывая каблуки, чувствительными; Виталик отскочил.

– Держи ее крепче, – буркнул он Славе, потирая ушибленную голень.

Марина меж тем занесла коленку как можно выше и ударила с размаху назад каблуком. Слава взвыл: удар пришелся по коленной чашечке, – и выпустил ее из рук. Марина резко села на корточки и вынырнула назад, за ноги Славы. Кинулась в коридор.

Она успела открыть замок.

Нож мягко и даже почти не больно вошел под ребро.

Марина повисла на двери, открывая. «Помогите!» – крикнула она в образовавшуюся щель.

Еще один удар настиг ее, на этот раз повыше. «В сердце метит», – успела подумать она, несмотря на полный хаос мыслей.

Она выскочила на лестничную площадку, уцепилась изо всех сил за перила: «Помоги-и-те!»

Виталик исчез в квартире. Марина не могла больше сделать ни шагу, она качалась, вцепившись в перила до побеления пальцев. Почему никто не идет на ее крики о помощи!

– Помогите!!! – еще громче крикнула она, но на самом деле получилось куда тише: сил кричать уже не было…

Она увидела, как из дверей ее квартиры двое мужчин выволокли Наталью в полуобморочном состоянии, подтащили ее к висевшей из последних сил на перилах Марине, выпачкали ей руки и одежду в Марининой крови, вложили нож в правую руку – в левой у Натальи было зажато колье, – и Виталик, прихватив Натальину кисть с ножом, нанес Марине еще один удар в спину.

Наталья едва держалась на ногах, и, как только мужчины отпустили ее, рухнула возле Марины. Марина опустилась на ступеньку – у нее уже не было сил цепляться за перила – прямо в лужу крови под ней. Ее крови.

«Я умираю, – подумала она. – Это бред, это невероятно, непостижимо, но я умираю…»

– Ты уверен? – донесся до нее сквозь ватный туман голос Славы. – А если выживет? Может, еще разок стукнуть?

– Я тебе не киллер, – проворчал Виталик. – Грязную работу всегда другим оставляешь, а сам барином…

– Надо ж кому-то и головой работать, – усмехнулся Слава. – Проверь, я сказал.

Марина сидела на ступеньке, уронив голову в колени. Из ее ран вытекала кровь, красная кровь на красном платье. Вытекала ее жизнь, впитываясь в бархат и превращаясь в бездарную, пошлую красную лужу на грязно-серой цементной ступеньке…

Кто-то осторожно взял ее за голову, приподнял лицо. Это был папа. «Доченька, я так по тебе соскучился… – произнес он. – Я не хотел тебя предавать, это получилось нечаянно, прости меня… Я люблю тебя очень-очень сильно, и мы с тобой теперь всегда будем вместе, только ты и я…» – «А мама? – спросила Марина. – Мама?» – «Ну конечно! Конечно, и мама тоже! Мы втроем. Хочешь, я куплю тебе Барби?..»

– Будь спок, – произнес Виталик, аккуратно опуская голову Марины обратно на колени. – Она того, всё.

– Отличная мизансцена получилась, – одобрительно кивнул Федя Горик, склонив голову набок и окидывая взглядом площадку лестницы. – Даже лучше, чем я предполагал!

Но Марина этого уже не слышала.

Влетая во двор Кисловской, Кис едва не столкнулся с большой белой машиной иностранной марки, выруливавшей из-за угла. Его охватило дурное предчувствие.

…Проклятие! Оно не обмануло его! В полном столбняке разглядывал Кис обеих женщин: Марину, уронившую голову в колени на верхней ступеньке лестницы, и Наталью позади нее, завалившуюся на бок на лестничной площадке. Он не сразу понял, откуда взялся красный теплый ручей, сползавший по грязным цементным ступеням лестницы, пока не разглядел в глубоком пурпуре бархата Марининого платья алый оттенок крови…

Кис очнулся от столбняка, приблизился, присмотрелся: в одной руке у Натальи был зажат кухонный нож, в другой – дорогое колье с бриллиантами и сапфирами. Она была жива и, по всей видимости, цела, а вот на леденеющей Марининой руке пульс едва прощупывался – слабый, умирающий, но еще был! Кис не мог сказать, насколько глубоки раны и задеты ли жизненно важные органы, но крови она потеряла немерено, если судить по теплому красному ручью…