Кладбищенский сторож был вылитый Квазимодо. Горбатый, со странным образом вывернутыми конечностями, с глазами навыкате. Признаки жизни он выказал лишь после того, как ему сунули двадцать злотых. Он разложил на столе большой план кладбища и заглянул в алфавитный указатель.
– Восемнадцатая аллея вправо, считая от центральной.
Получив от Генрика еще десять злотых, он вызвался проводить их. Шел молча, на вопросы отвечал неохотно, словно пребывание среди могил приучило его к замкнутости.
Людей па кладбище почти не было, им встретилась только одна пожилая женщина в трауре, которая с леечкой шла за водой.
За десятой аллеей могилы становились все беднее, памятники кончились, могилы были прикрыты каменными или бетонными плитами, – потрескавшимися от старости. Наконец они свернули в восемнадцатую аллею, сплошь поросшую травой. По обеим сторонам аллеи выстроились ряды кустарника. Изредка попадались хорошо ухоженные могилы, очищенные от травы и посыпанные песком или белым гравием. Подле некоторых из них стояли скамеечки.
– Неплохо заботятся об усопших, даже о тех, кто умер давным-давно, – попытался расшевелить сторожа Генрик.
Но тот только кивнул, так и не произнеся ни слова. Они находились совсем рядом с кладбищенской стеной. За ней одиноко возвышался дом Генрика.
Внезапно сторож остановился.
– Здесь, – произнес он и указал пальцем на могилу, посыпанную свежим песком. Кто-то недавно обновлял жестяную табличку с надписью: «Анеля Порембская. Трагически погибла двадцать второго ноября 1929 года в возрасте 24 лет. Упокой, господи, ее душу!»
Сторож поклонился и двинулся обратно. Когда он отошел довольно далеко, Розанна сказала:
– Я это место хорошо знаю. Там в кустах, поближе к стене, всегда собиралась компания Лолека. И я сюда приходила, пока Лолека не забрала милиция. Временами на могилу приходит старик в черном котелке и в коротком пальто. Постоит полчасика у могилы, польет цветы из бутылки, которую всегда приносит с собой, присядет на минутку и уйдет.
– А трости у него нет?..
– Обычная бамбуковая палка. Он прихрамывает.
– Я должен увидеться с ним, Розанна, слышишь? Как увидишь сто на кладбище, немедленно дай мне знать, понятно?
– Понятно. Я знаю, что у тебя на уме. Ты небось думаешь, что это Бромберг, потому что он с тросточкой и прихрамывает. Вспомни, сколько стариков в Лодзи ходит с тросточками.
– Но не каждый приходит на могилу Порембской.
– Может быть, это ее муж Арно? Правда, он получил пожизненное. Но наверняка ему потом срок сократили. Была война, из тюрьмы его выпустили, давно уже должен быть на свободе.
– Возможно, – согласился Генрик. – Как бы там пи было, я должен с ним познакомиться. Если это Бромберг…
– Ему было тогда лет сорок, сейчас ему за шестьдесят…
– Если это Бромберг, – продолжал Генрик свою мысль, – я узнаю, что он сделал с тростью, полученной от Кохера.
Капли дождя застучали по листьям. Розанна взяла Генрика за руку и по узенькой тропинке в кустах сирени провела к пролому в стене. Теперь до дома Генрика было рукой подать.
Остаток пути они пробежали под проливным дождем.
4 июня, вечер
Вечером Генрику позвонил репортер Кобылинский.
– Я был у сестры Рикерта, – сообщил он. – Поговорил с нею, хотя это оказалось делом нелегким. Старушка очень напугана. Убийство пани Бутылло потрясло ее. Потом съездил на место преступления и навестил Гневковского. Вы знаете его, не правда ли?
– Знаю.
– Я встретил у него Скажинского. Он пришел за золоченой солонкой.
– Купил?
– Да. За три пятьсот.
– Значит, Гневковский заработал на этом чистых пятьсот злотых. У Рикерта он купил ее за три тысячи.
– Так вот, Скажинский подсказал мне совершенно новый мотив убийства Бутылло. Однажды он столкнулся с Бутылло в квартире Рикерта. Поболтали о том о сем. Бутылло рассказал Скажинскому и Рикерту, что во время войны он попал в Италию с армией Андерса. На Корсике у него был роман с одной красавицей. Кончилось тем, что Бутылло должен был скрываться от возмущенных родственников, жаждущих отомстить за поруганную честь девушки. Вы ведь знаете, сколько иностранцев приезжает сейчас в Польшу. Может быть, это была вендетта?
– Для «Эха» такая версия совсем недурна, но нашей газете она не подходит.
Кобылинский не обиделся. Генрик услышал его смех.
– К сожалению, ничего другого разнюхать не удалось. Пожалуй, я шел неверным путем. Не стоило идти по вашим следам: я полагаю, имеет смысл сопоставить и систематизировать известные нам факты и только тогда снова начать изучение материала.
Читать дальше