Евгений Сухов - Тюрьмой Варяга не сломить

— Как говорят в народе, слухами земля полнится. Расскажи, за какие такие заслуги тебя повысили?

— Выходит, Святой, были заслуги, — усмехнувшись, едко ответил Варяг. — Тебя же вот не повысили!

— Вижу, Варяг, что ты чувства юмора не потерял. Видно, долго жить собираешься.

— Во всяком случае, постараюсь, а за помощь тебе, Святой, все же спасибо. Зачтется. Я никогда добра не забываю.

— Жаль, Варяг, что мы находимся по разные стороны, я был бы тебе очень полезен.

— От помощи, Святой, не откажусь. Но барьер между нами останется.

Святой немного помолчал, а потом жестко ответил:

— Варяг, только не надо мне напоминать о том, что опущенный — это навсегда. Я это знаю не хуже тебя… Но все-таки я тебя прошу выполнить и мою просьбу. Поговори обо мне на сходе… В его власти перевести меня в мужики. Ведь может же быть сделано исключение.

Варяг знал о том, что и в этой, и в других колониях Святой всегда был петушиным «папой». В среде опущенных он пользовался таким же непререкаемым авторитетом, как смотрящий на зоне. А к такому статусу с уважением относились даже блатные: от «папиного» слова могло зависеть не только благополучие и жизнь каждого из заключенных, но даже общая обстановка в лагере. Варяг помнил случай, когда петушиный «папа» приказал поцеловать одному из опущенных очень авторитетного вора, и тот мгновенно пополнил ряды петухов. Был еще более занятный случай, когда петушиный «папа» не поладил со смотрящим колонии и запретил пидорасам подставляться. Вся зона взвыла уже через неделю, и смотрящему ничего более не оставалось, как явиться к петушиному «папе» с извинениями.

Очень часто такие люди имеют в зоне колоссальное влияние, они осведомлены обо всех интригах, знают обо всем, что происходит в колонии, и ссориться с ними весьма чревато.

Варяг пристально посмотрел в глаза Святому и отрицательно покачал головой:

— Мне жаль, Святой. Это невозможно. Здесь бессилен даже я. Это традиции, а их так просто никто не станет ломать. Даже если перед воровским миром ты будешь иметь небывалые заслуги, тебе все равно не смогут простить твоего прошлого. И как объяснить потом людям твое возвышение, если многие из них видели твое падение? Молчишь?

— Даже сам не знаю, почему я не дал бродягам замочить тебя, когда ты был в беспамятстве, — мрачно в сердцах выдохнул Святой.

Варяг внимательно посмотрел на Святого: похоже было, что тот говорит искренне.

— Ну что ж, за откровенность тебе тоже спасибо. Во всяком случае, твои слова лишь подтверждают мое решение. И все же, Святой, я рассчитываю на твою помощь.

Святой помрачнел еще больше.

— Странно это все получается, Варяг. Меня презираешь, а за помощью обращаешься?

— Ты знаешь, Святой, опущенный — это все же не ссученный. Улавливаешь разницу? А тем более в «сучьей» зоне. А то, что ты не сука, я вижу. Ты точно так же ненавидишь легавых и всех козлов, как и я. И сегодня это главное.

Оба старых приятеля помолчали. Святой курил, делая глубокие затяжки.

— Ладно, Варяг, можешь рассчитывать на меня… Что ты хочешь сейчас?

— Сможешь свести меня с правильными людьми? Такие здесь есть, я знаю.

Святой на мгновение задумался, а потом ответил:

— Сделаю. Здесь Мулла. Знаешь его?

Варяг удивленно посмотрел на Святого:

— Неужели старик Мулла еще жив?

— Живой… И все такой же, как раньше: все знает, все помнит, на все влияет. Непримиримый, одним словом!

Рано утром следующего дня в бараке вдруг зашушукались, засуетились.

— Мулла пришел, — пронесся шепоток. Варяг повернулся на койке и устремил взгляд к двери.

По проходу между нарами не спеша шел небольшого росточка высохший старик. Мулла, легендарный вор, вот он какой, один из старейших законных России.

Обитатели угрюмого зэковского приюта молча рассыпались по углам, по своим нарам, не смея попадаться на глаза суровому старцу. Заки Зайдулла уверенно шел по направлению к Варягу. Подойдя к нему, он присел на край койки и молча стал разглядывать «больного».

Варяг тоже молчал.

— Ну, как живешь, малай? Ты, я знаю, был совсем плох. Сейчас полегчало?

Варяг сразу понял, что перед этим стариком ему незачем ломать комедию, и, усмехнувшись, ответил:

— Видать, Аллах мне помог, Мулла, оклемался я.

Мулла улыбнулся в ответ, обнажив желтые, неровные, но удивительным образом сохранившиеся в целости зубы.

— Это не Аллах тебе помог. Это я. Я ведь все про тебя теперь знаю. Правильные люди мне много чего поведали. Негоже смотрящему прохлаждаться на нарах, когда в России творится такое. Да, пожалуй, ты и сам не меньше моего знаешь.