Игорь Чубаха - Хранитель понятий

Из дымовой завесы над подмостками тенью отца Гамлета выступила фигура в черном, подняла трубу. Белый реактивный след нарисовался над разгромленным зрительным залом и в бельэтаже бабахнуло. В партере, амфитеатре, в ложах и на галерке защелкали выстрелы – колени фигуры в черном подогнулись, фигура завалилась в дым обратно.

– А мне нравится заваруха. После нее в городе образуется масса бесхозного добра. – Палец встал, чуть расставив ноги, на расстоянии одного плевка до Харчо. Волыны опустил к бедрам. – Я заберу твои рынки, черный.

– Что ты скачешь, как тушканчик? Забери, если ты мужчина, а не пыли.

– Ты толкал про мужчин, – Палец разжал левую ладонь, ствол выскользнул из нее, шмякнулся на дорожку. – Один уже выбросил. Я тебя, черножопый, голыми руками удавлю. Знаешь, как цитрус давят? Узнаешь. Кидаем на счет три и бьемся как мужчины?

– На счет три? Считай...

Паника бросила артистов со сцены по сторонам. Один человек поступил непонятно. Отбежав за задник, свернул за третий занавес и помчался к металлической лестнице. Лестница вела не прочь из театра, а всего лишь наверх, к путанице решеток, спусков, подъемов и переходов, крепежей, таинственных конструкций, – ко всему тому, что находится под куполом сцены. От пожара на высоте спастись было бы невозможно, наоборот, человек попадал там в ловушку.

Он загромыхал по железным ступеням каблуками хромовых сапог, которые входили в его образ, как и кафтан, что он сбросил у подножия лестницы, и борода, которую сорвал, добравшись до середины подъема. От Ивана Сусанина, партию которого человек исполнял этим вечером, остались шаровары и русская шапка колпаком. Никто человека не преследовал, никому он был не нужен...

...– Раз, – четко выдал Палец.

Внизу вспыхнула нешуточная пистолетная пальба.

– Два.

Кромсавшие друг друга взглядами Харчо и Палец не обратили внимания даже на сброшенное с верхних ярусов и пролетевшее мимо ложи тело. Наступала пора последней цифры, за которой падут на пол волыны и начнется согласно уговору настоящая мужская борьба, и одному не выжить.

– Три.

Палец вскинул волыну, чтоб зашмалять черному в лобешник.

Харчо жахнул от живота. Шесть раз подряд. Чтоб подлый шакал никогда не загавкал.

– Свиньей и сдох, – сплюнув, Харчо подобрал волыны Пальца. Пригодятся, клянусь матерью.

Самое смешное, что не случись телефонной путаницы и шальной пули у виска, один из них все равно бы замочил другого. Не завтра, так послезавтра. Потому что это были не люди, а звери, которые кусают тех, кто ближе...

...Дым лизал театральные коридоры. Колобок прикрыл за собой дверь. Панцирь нырнул именно в эту комнатуху. И где-то затихарился.

Шрам велел страховать подходы. Этим сейчас Колобок и занимался. Выбить из игры Панциря – сильная карта в подстраховке.

Колобок повертел тыквой. Он угодил в длинную хату, под самую завязку забитую барахлом на вешалках. Удушливо шмонило нафталином. Прикиды на «плечиках» отдыхали сплошняком выпендрежные. Клифты в кружевных воротниках, робы древних офицеров, халаты с блестками, бабские платья, похожие на перешитые занавески, бабские платья, похожие на перешитые простыни... Но где же заныкался Герка-Панцирь?

С другой стороны, Панцирю из засады будет сподручней целиться. А на хрен делать ему такие подарки? И Колобок двумя выстрелами из обреза разбил два плафона, погрузив хату с костюмами во тьму-тьмущую.

Отступив в коридор и прочтя на двери табличку «костюмерная», Колобок выудил из брюк «настоящий» швейцарский нож, купленный по дороге с дачи, и немного, до щелчка, поковырялся в замке. Потом напихал в скважину бумаги и поверх запрессовал жвачкой. Пока Панцирь наберется храбрости и доберется до двери, пока взломает ее – все двести раз закончится. Колобок был доволен собой, не смотря на расцарапаную кошаком левую руку.

Прогремело два выстрела, разлетелись светильники. Потом бумкнула дверь, клацнул замок. «Колобок слинял или налаживается рыскать в темноте?» – гадал Панцирь. И услышал справа шорох раздвигаемой одежды и скрип половиц. С ковбойской молниеностной реакцией он трижды выпалил в ту сторону. И началось невообразимое. Казалось, заорала и задрожала вся костюмерная. Зазвенели вешалки, послышались увесистые шлепки падающей одежды, переходящие в обвальный грохот.

Два хориста и балерина, раньше Панциря спрятавшиеся в костюмерной, бросились от выстрелов напролом и наугад, валя все на своем пути. Они опрокинули одну стойку с костюмами, а та уже по принципу домино опрокинула следующую. Следующая повалилась на Панциря.