Франсиско Павон - Опять воскресенье

Внезапно Плиний замер и прикрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь.

– Что с тобой, Мануэль?

– Не оборачивайтесь… Слышите?

– Что?

– Кто-то сзади шаркает ногами.

– …Слышу. Что тебе далось это шарканье?

– Где-то совсем рядом. Ну ладно, пойдемте.

Они неторопливо двинулись дальше, внимательно прислушиваясь к шагам позади, уже не замечая собственных теней и вообще ничего вокруг.

– По-твоему, Мануэль, тогда на кладбище и сейчас шаркает ногами один и тот же человек?

– Не убежден, но, судя по звуку, похоже на то.

– Он преследует нас?

– Во всяком случае, идет следом.

– Ты думаешь, он хочет поговорить с нами?

– Я этого не утверждаю.

– Хочешь, я оглянусь?

– Нет, нет, не надо. Пойдемте потише, может быть, он нас нагонит.

Шарканье явно приближалось и становилось отчетливее.

– Интересно, кто бы это мог быть?

– Не могу припомнить никого в городе, кто бы так шаркал.

Они прошли еще немного и, когда шарканье, казалось, почти настигло их, вдруг перестали его слышать.

– Может быть, он повернул назад? – тихо спросил дон Лотарио.

И тут чья-то длинная тень коснулась их пяток. Плиний и дон Лотарио молча прошли еще несколько шагов. Тень прошмыгнула у них под ногами.

– Добрый вечер вам и вашему спутнику, Мануэль.

Это был Доминго Паскуаль. Плосконосый до уродства, с тонкими, как щелки, губами, в берете, низко надвинутом на лоб, и преогромным животом.

– А, Доминго! Каким ветром тебя занесло в эту глушь?

– Я стоял у киоска на Пасео дель Оспиталь и вдруг вижу, вы идете. Дай, думаю, догоню их и расскажу про голоса на кладбище.

Плиний и дон Лотарио переглянулись.

– Какие голоса?

– Да о передачах по радио.

– Ты был на кладбище, когда мы туда ходили?

– Был.

– И знаешь, в чем дело?

– Конечно, только я и знаю. А как увидел, что началась такая заварушка, сразу решил: пойду расскажу все Мануэлю, чтобы не ломал себе голову.

Доминго замолчал, вероятно размышляя, с чего начать. И тут снова, как бы предваряя его рассказ, послышалось шарканье ног по мелкому гравию бульвара.

Дон Лотарио украдкой взглянул на Плиния, едва сдерживая душивший его смех.

– Говори же, я слушаю.

– Видите ли, голоса, которые раздаются на кладбище, идут от включенного приемничка, засунутого в гроб Сеспеде «Красному» его дружком.

– Сеспеде «Красному»?

– Да, Мануэль, тому, который при республике был членом городского совета, а потом сидел в тюрьме за то, что служил советником при Урбано.

– Да, да, помню, младший из семейства Сеспедов.

– Он самый.

– И ему в гроб засунули приемник, настроенный на волну «Свободной Испании»?

– Точно. Он слушал его каждую ночь до самой своей смерти. Все надеялся, что с минуту на минуту Франко умрет и дон Урбано снова станет алькальдом, а сам он – членом муниципального совета… И вот, когда он умер, его дружку стало жаль, что Сеспеда не дождался этого часа, и, перед тем как должны были закрыть гроб, взял с тумбочки маленький транзистор и сунул ему в ноги.

– Кто же этот дружок?

– Не могу сказать. Сами понимаете. Я сообщил вам, как начальнику муниципальной гвардии, то, что знаю, но выдавать никого не стану. Это была всего-навсего шутка.

– Большое спасибо, Доминго. Может быть, теперь нам удастся утихомирить истериков и они оставят в покое алькальда.

Разговор оборвался. Они по-прежнему шли по бульвару. Доминго Паскуаль молчал и больше не шаркал ногами, а, напротив, высоко и легко поднимал их.

Когда все трое поравнялись с автобусной станцией, намереваясь свернуть, Доминго Паскуаль вдруг остановился и, низко опустив голову, сунул в рот палец, словно призадумался.

– О чем думаешь, Доминго?

– Ни о чем. Я все сказал, а теперь пойду.

– Еще раз большое спасибо.

– Не за что. До свидания.

И он направился в сторону Сан-Исидора.

Плиний и дон Лотарио переглянулись. Лица их отражали умиротворение.

– Странный он человек.

– И уродлив до ужаса. При этом бездельник, каких свет не видывал. Вечно что-то вынюхивает, шныряя по городу… Удивительно, что до сих пор я ни разу не замечал, что он шаркает ногами. А вы?

– Пожалуй…

– …Скорее всего он начинает шаркать ногами перед тем, как собирается о чем-то рассказать.

Было уже больше десяти часов, когда дон Лотарио распрощался с Плинием возле его дома. Едва Мануэль закрыл за собой входную дверь, как кто-то позвонил с улицы, и он снова отпер ее. При свете лампочки, освещавшей крыльцо, он увидел Сару – учительницу. Она уже больше двух лет работала у них в городе, но Мануэль был едва с ней знаком.