Андрей Кивинов - Каникулы строгого режима

— Ага! Сейчас! — мгновенно возразил завхоз. — А материалы где брать? Да и не успеем.

— А чего голову зря ломать? — Певец обвел окружающих ласковым взглядом. — Пускай каждый барак подготовит сценку из сказки!

— Мудро, — согласился председатель. — Сегодня же составь список сказок и раздай старшим отрядов. Чтобы репетировали. Так, все, давайте по местам. Вечером собираемся и подводим итоги.

Этап пробыл в карантине не две недели, как положено, а всего пять дней. Приближался великий праздник, и люди должны были успеть влиться в коллектив. Всех распределили по отрядам. Кольцова по приказу хозяина отправили в первый, к активистам и хозобслуге. Активисты не подчинялись ворам, считаясь помощниками администрации, поэтому мента не трогали. Но и особого расположения к нему не испытывали. Так, пустое место. Зэки других отрядов, помня про запрет положенца, Кольцова тоже не задевали. Разве что так, по мелочи. Поднос в столовой зацепят, якобы нечаянно, стишок веселый прочитают: «Как-то рано поутру мент пропел ку-ка-ре-ку…» Единственным, кто мешал спокойно исправляться и перевоспитываться, был Шаман, не простивший подлого удара ниже пояса. И, как человек мстительный и серьезный, он не упускал возможности порадовать мусорка прекрасной перспективой:

— Готовься, чуха, разминай «булки». [8] Булки (блатн.) — ягодицы. Сумрак скоро откинется, [9] Откинется (блатн.) — освободится из мест лишения свободы. вот тогда пощекочем тебе гланды…

Кольцов в дискуссию не вступал — полемика могла опять перерасти в потасовку.

Нельзя сказать, что после встреч с Шаманом он впадал в глубокую депрессию или начинал паниковать, но оптимизма тоже не прибавлялось. Угрозы были вполне реальны. Как он узнал, Сумрак освобождался осенью, если, конечно, снова не сядет. И вряд ли новый положенец возьмет его под покровительство. Непонятно, почему этот взял. А на зоне, как на подводной лодке, спрятаться негде.

В первый же день старший отряда, пятидесятилетний активист по кличке Ракета, поинтересовался у Кольцова, что тот умеет, кроме как выбивать показания у невиновных. Получив честный ответ: «Ничего», положил перед ним лист бумаги и попросил написать автобиографию.

— Почерк хороший. Гляжу, наблатыкался в ментовке… Будешь у меня писарем!

Кольцов не возражал. Лучше писать характеристики, рапорта и заметки в «лагерный листок», чем маяться от безделья на шконке вроде «козлов» — блатных, перековавшихся в активисты, или членов секции дисциплины и порядка, обитавших тут же, в первом отряде. Причем чифирь, спирт и «ширево» последние потребляли ничуть не меньше остальных. Да и вообще, как успел заметить бывший опер, не особо торопились встать на путь перевоспитания и исправления, как требовали циркуляры, посвященные организации СДП. Зачисление в актив помимо относительно легкого житья давало шанс на условно-досрочное освобождение. И по этой причине приспособленцы, плюнув на блатные принципы и понятия, вставали на «козью тропу». Некоторые работяги-мужики, не желающие годами корячиться на тяжелом производстве, тоже принимали новую сучью веру. Лучше быть дневальным, «локальщиком» или завхозом, чем гробы ворочать. Кольцова как активиста на «промку» тоже не отправляли.

Как писал Бродский, недостаток пространства в тюрьме возмещается избытком времени. И с этим Кольцов после двухдневного пребывания в активе не мог не согласиться.

Еще раз вызывал кум. Спросил, что произошло в карантине. Услышав ответ, ткнул пальцем:

— А я ведь предупреждал. Это ты еще легко отделался!..

После чего снова предложил дружбу. И вновь услышал отказ и вежливую просьбу оставить в покое.

— Ладно, коллега. Готовься, раз не хочешь по совести.

Познакомился Кольцов и с хозяином — Николаем Филипповичем. Тот, в отличие от Гладких, обстоятельствами преступления, за которое угодил к ним бывший опер, не интересовался. И даже про свежие фингалы ничего не спросил. Единственное, что его волновало, — умеет ли новичок играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, писать стихи или, на худой конец, петь.

— Увы… Могу свистеть в милицейский свисток и сочинять «отказные» материалы. Петь не люблю.

— Жаль, очень жаль, — вздохнул Вышкин. — Таланты нам нужны. Скоро, кстати, «День лагеря», надо посодействовать и обязательно выучить гимн…

— Выучу… Вопрос можно? Я здесь один такой бывший или еще есть?

— Один… Поэтому не подводи, не нарушай режим. Соблюдай распорядок дня. Не позорь, так сказать, органы внутренних дел, будь добр.