Татьяна Степанова: Пир на закате солнца

– Так вы ждали нас? – спросил Приходько.

– Как сказать. Мне сообщили – приедут.

– Вам сообщили, что конкретно нас интересует?

– В общих чертах.

– Почему жителей совсем не видно? – спросила Рая Чистякова по-русски. – Спросите у него.

– Женщина – ваш сотрудник или жена? – в свою очередь, поинтересовался агент.

– Сотрудник, можете говорить совершенно свободно. Из отряда Гезима Печа в селе сейчас кто-то есть?

– Много людей. Вас интересует Печ? Его убили три года назад.

– Мы знаем, мы хотели бы…

– Во-он тот дом напротив. Гнездо аиста на дереве. Видите на пороге женщина в черном? Это мать Ильяса, который и застрелил Печа – дал очередь из автомата. Он пробрался к нему в дом. Это произошло не здесь, а на приморской вилле, Печ разбогател, купил себе дом на море.

– Он сделал себе состояние на похищениях людей и торговле донорскими органами, – перебил Сокол.

– Ильяс сейчас, по слухам, в Америке, боится кровной мести, хотя у Печа не было родственников, которые могут отомстить, – продолжал агент, словно не слыша. – Это дело прошлое.

– Когда Печ был жив, сюда в село привозили людей из Косова?

– Никогда, что вы! Я живу тут всю жизнь.

– Вы что преподаете? – спросил Приходько.

– Литературу, наш родной язык, немного английский, чтобы наши дети могли приобщиться к…

– А вам известно, что по международным законам похищение людей с целью изъятия у них донорских органов – тягчайшее преступление, которое не имеет срока давности?

– Какая, собственно, информация вам необходима?

«Если даже агент, которому кейфоровцы доллары платят, так виляет, не идет на контакт, – подумал Приходько, – то что уж говорить о других? Они все тут горой друг за друга – соплеменники, объединенные клановой порукой».

– Конкретный факт, подтвержденный нашими военными источниками: пропажа в Крумском ущелье сербских военнопленных, доставленных через границу, а также двух женщин, – вмешался Сокол, начинающий терять терпение. – Крумское ущелье отсюда всего в нескольких километрах. Мы расследуем этот конкретный факт. Мы подозреваем, что…

– Простите, судя по выговору, вы хорват?

– Я майор загребской уголовной полиции и в настоящее время сотрудник международной следственной комиссии, – повысил голос Сокол. – Ваш Печ – садист и убийца, у него руки по локоть были в крови.

– Он когда-то учился в нашей школе. А Ильяс, который его убил, был моим учеником. – Лека снял очки, протер их полой пиджака. – По Крумскому ущелью у меня нет информации. Наши туда не ходят. Давно не ходят.

– Там вроде бы есть какая-то шахта. Возможно, тела пленных были спрятаны там. – Сокол явно верил данным своей хорватской разведки. – Если операции по изъятию органов проводились не здесь, в Требиште…

Учитель испуганно замахал руками.

– Если не здесь, то, значит, где-то поблизости от Крума. Там есть населенные пункты?

– Нет.

– Может быть, там был полевой госпиталь?

– Никакого госпиталя, никакого жилья. Туда даже пастухи стада не гоняют вот уже сколько лет.

– Потому что там была база отряда Гезима Печа?

– Он был родом из нашего села – Гезим и почти все его бойцы тоже были местные. Они воевали в Косове. В перерывах между боями возвращались сюда. Но никогда бы они не сделали базу для отряда в Круме!

– Почему?!

– Олег, что они так кричат? – тихо спросила Рая Чистякова у Приходько, который тоже, несмотря на весь свой косовский опыт, уже здорово плавал в их громком сербскохорватском.

– Почему? – повторил Сокол. – Вы уклоняетесь от ответа. Вы обязаны помогать нам в расследовании. А вы…

– Это место – Крум… туда никто не ходит, не ездит вот уже много лет, много десятков лет. Даже при коммунистах так было: и раньше тоже. Я объясняю вам. Печ не мог никого привезти туда из Косова. Он и его бойцы в Крум не совались.

– Что он говорит? – не унималась Рая Чистякова.

– Говорит, что Крумское ущелье для местных что-то вроде запретной зоны, – пояснил Приходько.

– Это туда, куда мы едем?

– Да.

– А как он это объясняет?

– Подожди, Рая… Вы, Лека, должны сказать нам правду. Причем так, чтобы мы поняли.

– Иностранцы не понимают, албанец понимает такие вещи с полуслова.

– Какие вещи?

– Дурная земля. Даже не земля, а… – тут агент произнес какое-то слово по-албански: странное сочетание шипящих звуков. – Это ИХ место. Живым там делать нечего, иначе беда. И дело даже не в вере, не в традиции, это здесь просто не обсуждается. Об этом вслух не говорят.