Вячеслав Денисов - Главный фигурант

И это самое неприятное в мыслях Разбоева, который сейчас лежал на нарах и смотрел на «шубу» [5]серого потолка ярко освещенной комнаты.

– Я плохо понимаю, что происходит, – сказал Кряжин и растер лицо руками.

– Что ты собрался понимать? – Смагин, на прием к которому напросился советник сразу по прибытии из тюрьмы, ощущал неуютное чувство. Еще две недели назад Генеральному были доложены результаты работы Вагайцева, и он, кажется, признал их достойными. Передача уголовного дела в суд означала, что следствие закончено, преступник обнаружен, задержан, дал признательные показания и теперь готов предстать перед судом, которого с нетерпением ожидают не только в стране, но и, следует догадываться, за ее пределами.

Почему Кряжину что-то непонятно, если Вагайцеву, например, понятно все? Настолько, что он еще две недели назад предъявил бы Разбоеву обвинительное заключение, если бы не улетел в Гагры. И теперь кажется, что было бы лучше, если бы на юг он убыл чуть позже.

– Он растерялся, увидев меня, а не Вагайцева.

– Я бы на его месте тоже удивился, – резко возразил начальник Следственного управления, – если бы вызвал в кабинет Вагайцева, а пришел Кряжин.

– Настолько, что стали бы искать по карманам слуховой аппарат, забыв, что его никогда у вас не было?

– Не понял?..

– Вот видите, – Кряжин шумно выдохнул, посмотрев на напольные часы с бронзовым рыцарем на них – подарок госсоветнику к сорокапятилетию, и почесал пальцем переносицу. – Теперь и вы не понимаете.

Не выдержав, он выбрался из-за стола, подошел, стал пытаться повернуть голову рыцаря в сторону – настолько явственно проглядывалась резьба на его шее.

– Отойди от тевтонца! Любомиров, Ульников, сейчас еще один!.. Вам что, не терпится ему башку свинтить?! Да литая она! – он успокоился. – Что я, по-твоему, не понимаю? Что Разбоев удивился, увидев тебя вместо Вагайцева? Я это еще как понимаю. Десять месяцев общаться с одним следователем, а потом увидеть другого.

– Увидев меня, он стал пытаться придвинуть к столу табурет, забыв о том, что единственным не прикрученным к полу предметом в тюремном кабинете для допросов является лишь авторучка следователя. – Вытянув из кармана сигарету, он вопросительно посмотрел на Смагина и чиркнул колесиком «Зиппо». – Это как если бы он после трехсотого по счету обеда в камере «Красной Пресни» ни с того ни с сего стал бы озираться в поисках салфетки. Это не удивление, Егор Викторович. Это растерянность. А с чего бы ему теряться, увидев другого следователя, если он уже взял на себя шесть трупов? Вот если бы не взял, его бы оправдывали, а после прибыл другой человек, тогда другое дело. Вот тут и мою растерянность можно было бы оправдать на его месте, и вашу.

– И это все, что тебя тревожит? – умилился или просто хотел, чтобы так выглядело, Смагин. – Это все, что ты можешь поставить супротив пятнадцати томов Вагайцева? Я уже вижу картину: суд оправдывает Разбоева после того, как «важняк» Кряжин свидетельствует об эпизоде с табуретом.

Не успев вдоволь насладиться собственной иронией, Смагин вдруг проследил цепь своих умственных заключений и осекся.

– Ты что же?.. Ты хочешь заставить меня и Генерального поверить в то, что Разбоев невиновен? – Чтобы невероятное выглядело еще более очевидно, он не поленился повторить: – Невиновен?

Не в привычках Кряжина было давать ответы так же стремительно, как задавались вопросы. А потому он, еще раз посмотрев на рыцаря, лишь облизнул пересохшие от беспрестанного курения губы.

– У него точно голова не отвинчивается?

– Иди проверь! – не выдержал Смагин.

Советник встал и теперь без опаски подошел к часам. Подумал, потом решительно взялся за плечи и голову литой фигурки и резко повернул в сторону.

– Не может быть... – пробормотал начальник Следственного управления. – Сроду бы не подумал.

Советник подошел к Смагину и толкнул к нему по столешнице маленькую, но тяжелую бронзовую голову. Покатившись, она простучала по лаковой поверхности, уткнулась в рукав синего кителя госсоветника и уставилась в небо пустыми глазницами.

– Так как? – пробормотал Кряжин. – Я о «не может быть».

– Неделя. Все!

– Три.

– Что?! – вспыхнул начальник управления. И тут же: – Две. Словом, нельзя никак больше тянуть. Так что ровно две недели, Иван Дмитриевич. И через три недели выходит Вагайцев, так какой смысл? – Подумал, добавил уже тихо: – Никаких следственно-оперативных групп. Если будешь использовать МУР, то только на основании личного обаяния.