Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору

К концу вторых суток Варанов перестал сопротивляться. Да и незачем было. Написал явку с повинной за двадцать минут до собственного освобождения. Истекали сорок восемь часов задержания, к следователю его почему-то не вели, да и откуда Варанову, филологу, читающему де Виньи в первоисточнике, было знать такие тонкости?

А в книге учета доставленных в МУР пометили дату – «16.06.04 г.», и в обед шестнадцатого июня, после двух суток бессонницы и голода, он оказался в Бутырской тюрьме.

А в обед четырнадцатого, за два дня до водворения Иннокентия в следственный изолятор, Иван Дмитриевич Кряжин разложил на столе три тонких стопки бумаг, скрепленных степлером и заверенных подписями и печатями.

Три заключения экспертиз лежали перед следователем, и он всерьез задумался над тем, с какого начать.

Казалось, разницы не было никакой, но описываемым событиям предшествовал случай, который заставил Кряжина серьезно задуматься над тем, чего стоит дело, ему предписанное.

Оперативники МУРа во время отъезда Ивана Дмитриевича с места происшествия, продолжали прочесывать окрестности, опрашивать граждан и высматривать в толпе хищные взгляды. И первая же находка оказалась удачной.

В углублении подвального окна под шестым домом по улице Резниковская один из оперов, на секунду остановившись у стены, заметил странный подбор вещей. Было похоже, как будто кто-то вывалил ведро в выемку у стены родного дома, не дойдя до помойки пятнадцати метров. Однако из какой квартиры в одном ведре могли вынести баллончик со стеклоочистителем «Секунда», рваный старый свитер, несколько пар штопаных носков и тряпку, напоминающую ту, коей моют машины?

Опер аккуратно извлек находки на белый свет, опечатал в присутствии понятых, как то велит закон, и направил в экспертно-криминалистическую лабораторию Генеральной прокуратуры Молибоге.

Угадал парень, молодец муровец.

Молибога превзошел самого себя, но единственное, что он смог сделать к началу следующего после убийства дня, это дать четкий ответ: отпечатки пальцев на руле автомобиля «Лэнд Круизер», на его панели и лобовом стекле снаружи и изнутри, и отпечатки пальцев на металлическом баллончике стеклоочистителя совершенно идентичны. Но они не принадлежат депутату Государственной думы Оресьеву, из-за чьего трупа весь сыр-бор, собственно, и начался.

И сейчас перед Кряжиным лежали заключения трех экспертиз: баллистической, химической и биологической.

Странно было бы видеть курьеру из лабораторий, окажись он здесь, как следователь, еще сутки назад по своей неискоренимой привычке трижды напомнивший о необходимости произвести исследования «срочно», вдруг встал из-за стола, закурил и неожиданно стал собираться.

А заключения?!

– Полежите... – стараясь не смотреть на документы, пробормотал Кряжин.

– И никуда не уходите. Тайм-аут, тайм-аут... – продолжал беззвучно бормотать он, запирая снаружи кабинетную дверь. – А то я начинаю маленько теряться из-за этой «заказухи» со стеклоочистителем.

До кабинета Любомирова – рукой подать, стоит лишь наискосок пересечь коридор. Кряжин сделал это быстро, галантно пропустив впереди себя помощника Генерального прокурора из отдела по надзору Марию Галашину.

– Что это вы сегодня, Иван Дмитриевич, такой стремительный? – поинтересовалась она на ходу, скользнув по Кряжину взглядом (развод случился три месяца назад, траур она сняла на следующий после этого события день).

– Жизнь, Маша, уходит, – не поддаваясь на провокацию, посетовал старший следователь. – И, чем медленнее движемся мы, тем быстрее бежит она. Сергей Антонович, не занят?

Последнее относилось уже к Любомирову, распластавшемуся над столом над каким-то пухлым делом. Иван Дмитриевич, не любивший тратить время на беспредметные разговоры, особенно с женщинами, ворвался в кабинет коллеги и быстро притворил за собой дверь. Лучше всего выходить из бесед с дамами, демонстрируя им свою спешку по государственным делам. Женщины, каким бы надзором они ни занимались, субтильны и легковесны, считал он. А их присутствие на ключевых государственных постах – лишь дань моде. Что-то сродни объявлению моратория, введенного лишь для того, чтобы соответствовать европейским меркам. Противоположный мужскому пол всегда рвется вперед, когда рядом есть мужчины. Когда их нет и вокруг раздается лишь шорох юбок, они превращаются в откровенных стерв, считал он. Нет, Кряжин не был женоненавистником, он просто не понимал существ, утром пользующихся «Max Factor» и «L’Oreal», а уже в обед выезжающих ковыряться в зубах у очередного трупа или заниматься, простите, надзором.