Вячеслав Денисов - Три доллара и шесть нулей

Но в цехе находились не фантомы, а люди. Они были живы и здоровы, кроме одного. Он был еще жив, но уже очень нездоров. Примотанный к токарному станку кусками алюминиевой проволоки, он кричал так, что даже у эха не хватало сил повторить его вопль.

Старший из тех, кто привез продукт обработки в цех, послал одного из своих людей на поиски какого-нибудь инструмента, который подошел бы к диаметру барабана станка, а сам стал с любопытством рассматривать жертву.

Что заставляет этого, формально уже почти мертвого, человека так упорствовать? Он лишь орет как волк, которому капкан перебил лапу. Пять минут назад руку этого молчаливого партизана положили на станину станка, и Хан, самый безбашенный из команды Седого, дважды ударил трубой по кисти молчуна. Седой, когда услышал этот вопль, сразу подумал о том, что нужно было сделать это еще за городом и не тратить время на то, чтобы везти его сюда и пугать молчаливой тишиной пропахшего ржавчиной завода. Однако вопль сменился на стон и опять... Опять это молчание, только теперь уже сопровождаемое конвульсивными подергиваниями руки и всхлипами. Тогда Седой понял, что поездка на завод оказалась не напрасной. Хан сумел быстро починить станок, и молчун был привязан грудью к огромному барабану.

Пока Хан бродил по цеху, высматривая на его грязном полу сверло или фрезу, которую можно было укрепить на токарном барабане, Седой подошел к станку. Он медленно крутил в губах сигарету, и упорство этого безумного мента приводило его в состояние оцепенения. Зачем терпеть такую боль, заставляя себя молчать? Почему нельзя было назвать имя своего стукача, сучонка поганого, еще там, за городом? Все бы обошлось. У ментов работа такая – вербовать в чужих командах сук и питаться информацией, как молоком матери. В команду Седого затесалась «сука», это было так же очевидно, как и то, что уже трое из его ближнего круга ушли в СИЗО. Почти полгода было непонятно, что является причиной такого катаклизма. Убрать с дороги Маркина, опера из районной «уголовки», нужно было еще давно, год назад, когда он впервые сунул свой нос в дела Седого. Но тогда Седой не обратил на это внимания, сочтя такое любопытство обыденным милицейским делом. Наткнется молодой оперок на стену, успокоится и пойдет «харчеваться» раскрытиями туда, где это более доступно. Но прошло три с половиной месяца, и Маркин за руку увел в Терновский СИЗО сначала Ворона, потом Корня и, наконец, Свиста. Опер, не в пример своим коллегам, хавающим «шестерок», пропускал их меж пальцев, останавливая свое внимание на более уважаемых персонах. Седой спохватился тогда, когда в тюрьму загремел Свист. Следующим, если ориентироваться на логику мента, должен быть Хан, а потом и он сам. За четыре месяца плодотворной работы этот мусор почти разобщил группировку, которая сколачивалась долгие годы. С Вороном ушла в тюрьму связь с людьми из Питера, арест Корня похоронил надежду примириться с братвой из Тюмени, и, наконец, Свист... Последняя ступень, остававшаяся до Хана, опустела, а это означало, что оборвалась связь с правоохранительными органами. С теми ментами, которые помогали и благодаря связи с которыми можно было успевать уезжать оттуда, куда уже ехали их люди.

Та периодичность, с которой люди Седого утопали в общих камерах изолятора, пополняя ряды авторитетов внутри их стен, заставила его задуматься о причине такой стабильности. Маркин был приговорен, однако оставалась хоть какая-то надежда, что можно будет не проливать кровь мента. Было достаточно назвать в приватном разговоре того, кто сливал ему информацию из команды его, Седого. Договориться можно всегда. Пора и честь знать. Получи отступные и отвали. Тем более что сделано немало. Зачем бузить, бросаясь в штыковую, если всегда можно найти общий язык? Не Родину же защищаешь, за зарплату работаешь...

Но Маркин отказался. Глупец, он, сидя на пластиковом стульчике летнего кафе, даже не понимал в тот момент, что своей рукой поставил подпись на собственном же приговоре. «Забитая» с ним «стрела» прошла вхолостую. Однако слово свое мент сдержал. Пришел без оружия, не потянув за собой муравейника в масках.

– Отдай мне его, Паша, – сказал тогда, видя, как опер встает со стула, Седой. – И мы сочлись. Ты и так уже хлебнул через край, так не дай мне обозлиться...

– У тебя нет моих людей, – ответил Маркин. – А если бы были, неужели ты думаешь, что я бы тебе их слил?

И вышел из кафе.

Через пять минут его взял Хан с тремя бойцами и, притравив газом, вывез за город, на берег Терновки. Но и тогда можно было все оставить на прежних местах. Маркин не понял темы и тогда. После этого обратной дороги не было уже ни у него, ни у Седого. «Старший оперуполномоченный уголовного розыска Центрального РОВД Маркин Павел Александрович» – так значилось в удостоверении, лежащем в кармане, – был избит, уложен в багажник «Ланд Крузера» и доставлен на завод Металлических конструкций.