Анатолий Степанов - Любить и убивать

Третий ящик был беспорядочно набит фотографиями. Вот тут пришлось задержаться. Сырцов рассматривал их все по очереди, откладывая в сторону те, которые, по его мнению, относились к последнему времени. Он понимал, что такое деление весьма условно: трещина, разделившая мать и дочь, ведет начало от детства, ему же скорее всего понадобятся люди, атмосфера, обстановка сегодняшнего дня. Когда возвратилась Светлана Дмитриевна, он, оставив на столе десятка два снимков, запихивал остальные в ящик.

— Вот, Георгий Петрович, — официально отрапортовала она и положила рядом со снимками на стол два мелко исписанных листа.

— Ого! — невесело удивился Сырцов.

— Я понимала, что получится многовато, но вы же сами просили: всех. На всякий случай я подчеркнула фамилии тех, с кем она была наиболее близка.

Сырцов взял список и глянул на телефоны, адреса и краткие характеристики подчеркнутых. Их было семеро.

— Судя по телефонам, все сгруппировались в районе Арбата, Пречистенки, Остоженки. Откуда такая плотность? — поинтересовался Сырцов.

— Сюда, на Фрунзенскую, мы переехали этой зимой. А до того в течение шести лет жили в Чистом переулке.

— Понятно. Теперь я попрошу вас, Светлана Дмитриевна, отобрать те фотографии, на которых изображены эти семеро. — И Сырцов отошел к книжным полкам. Конечно, в идеальном варианте следовало бы потрясти каждую книжечку, но это работы часа на три. Не пойдет. Сырцов остановился у полки, на которой, поблескивая корешками, стояли несколько изданий Библии. Он наугад открыл толстенный том, изданный к тысячелетию православия на Руси, и попал: на листке, лежавшем между титульной и первой страницами, было написано — вроде как обычно, но все же не по-мирски: «Ксения! Вера — в познании Бога и себя. Уверен, что в этом тебе поможет Святое Писание. Отец Афанасий». Сырцов незаметно взял записку и спрятал в карман. Даванул косяка: мамаша вроде бы ничего не заметила. Воскликнул фальшиво:

— Сколько же у Ксении Библий! Для чего?

— Она — будущий историк! — не отрываясь от дела (она писала на обороте фотографий ФИО подчеркнутых), ответила Светлана Дмитриевна. — Я ей весной из Швейцарии еще один диковинный экземпляр привезла, размером в ладонь, толщиной в пачку сигарет, на тончайшей рисовой бумаге…

Сырцов еще раз глянул на полку: диковинного экземпляра там не было. Быстренько отвлек мамочку от библейской темы:

— Ну, как там ваши дела?

— Да вроде все.

— Благодарю за службу! — гаркнул Сырцов.

— Рада стараться! — как положено, ответила она.

Конец светским беседам, пора в сыщицкую маету. Волка ноги кормят. Финальной фиоритурой ворвался в покойный мир бесед резкий и протяжный дверной звонок.

— Эля. Элеонора. Горничная, о которой я говорила, — напомнила Светлана Дмитриевна.

— На всякий случай, кто — я? — спросил Сырцов.

— Думаю, что не понадобится…

— Но все-таки?

Она задумчиво и впервые подробно осмотрела его. Фирменные кроссовки, фирменные джинсы, клетчатая куртка-рубашка, под ней — черная футболка в обтяжку Высок, здоров, лицо насмешливое — не из робких.

— Машкин приятель, которому я должна помочь в престижном трудоустройстве, — решила она: видимо, бывали подобные случаи.

Они бесстрашно спустились в громадный холл-гостиную, и едва Светлана успела объяснить:

— У нее есть ключ, звонком она оповещает о своем прибытии, — как в арке явилась Эля, Элеонора. В общем, персик. После англизированной Светы Логунову, несомненно, было в удовольствие подержаться за пышные бока.

— Доброе утро, Светлана Дмитриевна, — и, будто только увидела, в сторону Сырцова: — Доброе утро.

Они обменялись небрежными кивками. Тут же Сырном выступил с заключительным словом, которому придал опенок легкой сявости:

— Так я пошел, Светлана Дмитриевна? Спасибо вам за душевность, за доброту…

— Маше привет передавайте, — бодро подключилась Светлана Дмитриевна. — Эля, не в службу, а в дружбу, провопите Георгия Петровича.

— Прошу вас. — Эля посторонилась, чтобы Сырцов смог беспрепятственно миновать арку. Он миновал, а она следом за ним. О черт, только бы не ошибиться, не запутаться в лабиринте комнат, он ведь не знал, где официальный выход из пентхауза. Бог помог, свинья не съела: вот она прихожая, а вот и спасительная дверь.

От облегчения, а заодно и стремясь довершить свой новый имидж Машкиного приятеля из категории «смерть бабам», он у дверей ловко облапил соблазнительную Элю и шепнул ей в ухо: