Сергей Донской - Дикий фраер

– Во-во! – подтвердил Петр. – Вдоль дороги и все прямо, прямо… Поищите как следует, так найдете. Забирайте плутоний свой хренов, на здоровье! – Сообразив, что здоровье и радиация вещи как раз несовместимые, он коротко хохотнул и закончил: – Лично мне такое счастье и даром не нужно!

Собеседник покачал головой:

– Нет. Не проканает такой номер. Все равно пытать тебя станут, а потом утопят как котенка. Мафия! – Он произнес последнее слово с почти религиозным благоговением.

– Да ну вас всех на хрен! – Петино негодование возрастало с каждой секундой. – Пытки какие-то придумали… Я уехать хочу, и все! Кто станет у меня на пути – покрошу из автомата на фиг!

– А потом кича, шконка да небо в решетку, так, братишка? – Мужичонка соболезнующе покачал головой. – Да ты в камере от одного духана загнешься, если в деревне вырос. Туберкулез там с педикулезом и разные прочие неприятности. Оно тебе надо?

– Не надо, – честно признался Петр. – А Стингеру твоему все равно не дамся. Зубы об меня обломает твой Стингер.

– То, что парень ты смелый, это хорошо, – задумчиво сказал чернявый, – а то, что горячий и глупый, – ой как плохо. Все можно миром решить, путем и без лишнего напрягу… Ты только помоги мне встать, и выйдем мы потихоньку из подъезда вместе как настоящие корефаны. Я сам братве расклад объясню, мне поверят… Подставь-ка плечо, братишка, обопрусь…

Еще не успев толком обдумать предложение, Петр, не выпуская из руки гантель, наклонился к покалеченному мужичку, заранее страдая из-за того, что новехонькую куртку придется измарать чужой кровью. Это было скорее инстинктивное желание помочь слабому, чем намерение идти на поклон к чужому пахану.

Левая рука чернявого мужичка, кисть которой сравнялась по толщине с ладонью, проворно обхватила Петра локтевым сгибом за шею, сам он повис на ней всей тяжестью, неуклюже копошась где-то внизу.

– Вставай-вставай, – подгонял его Петр. – Не барышня кисейная.

Бросив машинальный взгляд на зеркало, висевшее в прихожей, он не сразу сообразил, что картина, увиденная в отражении, имеет самое непосредственное отношение к нему лично. Просто один человек пытался поставить на ноги другого, а тот, другой, тем временем вытряхнул из рукава блестящий острый предмет, наполовину спрятавшийся в сжатый кулак. Теперь тонкое металлическое жало было направлено беспечному доброхоту прямо в живот, чуть выше пупка, а тот продолжал доверчиво склоняться над своим будущим убийцей.

«Так это же я, которого заколоть хотят!» – догадался внезапно Петр. Мысль, осенившая его, была такой молниеносной, что в сравнении с ней все происходящее вокруг напоминало замедленную съемку.

Вскрикнув от ненависти и отвращения, Петр подался навстречу противнику, наугад попытавшись перехватить вооруженную руку. Его пальцы схватили пустоту, но сам порыв оказался спасительным, потому что, если бы он попробовал распрямиться, чернявый, прилепившийся к нему пиявкой, как раз подгадал бы со своим коварным ударом. Потеряв же опору, он опрокинулся на пол, невольно приняв вес своего тела на здоровую правую руку. Вот тогда-то Петр и разогнул спину, резким рывком освободившись от захвата.

Его ярость была всепоглощающей и мутной, как штормовая волна. Опять его попытались обвести вокруг пальца, опять хотели оставить в дураках, и терпение у Петра лопнуло, как перетянутый стальной трос.

– Стингер?! – бессвязно ревел он, брызгая слюной. – Мафия?.. Пытать меня, значит?!. Убивать?!

Все это время гантель безостановочно поднималась и опускалась, как будто превратилась в часть неуправляемого молотильного агрегата, вышедшего из-под контроля. Вверх-вниз, вверх-вниз. Когда завод постепенно закончился, Петр обнаружил себя стоящим над безжизненно распростертым телом. Блекло-желтые обои вокруг были испещрены красными потеками и кляксами, а по зеркалу медленно скользили вниз розовые комочки, напоминающие слизняков, оставляющих за собой влажные следы.

Опустив взгляд на лежащего, Петр тупо подумал, что теперь никто не определит с уверенностью, какого цвета у него были волосы до… до… в общем, недавно. Что касается лица убитого, то оно отсутствовало. Из блестящего красного месива, там, где у людей находится переносица, торчал острый обломок кости, почему-то белый, как отметил Петр, прежде чем его вывернуло наизнанку.

Извергая один желчный поток за другим, он смотрел сквозь набежавшие слезы на забитого им до смерти человека и не хотел верить, что ничего теперь исправить нельзя, что все останется так, как есть, и что забыть случившееся не удастся никогда.