Сергей Донской - Дикий фраер

Поудивляться и порадоваться спасению ему как следует не давали. Слепили фонариками, топтались по спине, молотили ботинками по ребрам, а между делом задавали отрывистые вопросы про какого-то худощавого брюнета, телосложения стройного, внешности привлекательной, однако явно чем-то несимпатичного всей многочисленной мужской компании:

– Ты знаешь этого ублюдка? Знаешь? Где он?

– Роман, что ли? – с трудом предположил Петр, воспользовавшись моментом, когда чужие ботинки перестали обрабатывать его внутренние органы. Наверное, заподозрили, что непрекращающиеся пинки не подстегивают мыслительные процессы, а как раз затормаживают их.

– Роман он или Говнян, нам без разницы! – наперебой заорали незнакомцы, слегка запыхавшиеся от своих упражнений. – Где этот пидор? Говори, пока на ливер тебя самого не пустили!

– Был где-то здесь, – буркнул Петр, а заработав в знак благодарности особенно болезненный удар по копчику, взревел: – Да не знаю я, куда этот гаденыш подевался! Хорош меня футболить, мужики! Я Петр, а не Роман!

Временно его оставили в покое. Обмениваясь короткими приглушенными репликами, неизвестные спасители приволокли откуда-то из темноты Эльку и стали задавать те же вопросы.

Вразумительные ответы у нее имелись, так что поколачивали ее больше для виду, но Петру и этого было достаточно, чтобы взбунтоваться. Он успел вскочить на ноги и даже уложил на свое место одного из нападавших, когда за него принялись по-настоящему, норовя попасть прикладами по голове.

Схватка закончилась его нокаутом, да таким затяжным, что даже через полчаса, валяясь на грязном полу микроавтобуса, придавленный сразу несколькими ногами, Петр понятия не имел, что его бесчувственное тело куда-то передвигается помимо его воли. И Элька, и оперативно отысканный Роман, соседствовавшие рядом с Петром, находились в полном сознании, однако легче им от этого не было.

– Послушай, – сказал Мамонтов начальнику службы охраны с некоторым удивлением в голосе. – Да ты, оказывается, бороду сбрил!

– Сбрил, – подтвердил Черныш, прошуршав пальцами по оголившимся щекам, принявшим болезненный синюшный оттенок.

– А я и не заметил. Когда же ты успел?

– Еще до выезда на операцию, Александр Викторович. – В тоне подчиненного прозвучала слабая недоумевающая нотка. – Неужели у меня внешность совершенно не изменилась?

Махнув залпом треть стакана шведской водки, Мамонтов некоторое время полюбовался обновленной физиономией Черныша и ответил:

– Почему же не изменилась! Ты стал совсем другим человеком… Знаешь, что мне теперь твой подбородок напоминает?

– Что? – насторожился начальник охраны.

– Гладко выбритый лобок, – хохотнул Мамонтов. – Как у дешевой таиландской шлюхи.

– Не знаю, не видел, – ответил Черныш натянуто, борясь с сильным желанием прикрыть нижнюю часть лица ладонью.

– Тогда поверь мне на слово, ха, ха! – продолжал насмешничать Мамонтов. – Полное сходство! Особенно когда ты вот так губы поджимаешь!

Наблюдая за оскорбленной реакцией собеседника, он издал еще пару коротких смешков, но в его покрасневших от выпивки и усталости глазах не промелькнуло ни единой веселой искорки.

Ванная комната в доме была оборудована таким образом, что Мамонтов слышал всю беседу начальника охраны с Дашей, видел последние минуты ее жизни и саму смерть, оказавшуюся такой нелепой и… напрасной. Ничего исправить было нельзя, но отныне он ненавидел своего верного холуя холодной, застойной ненавистью. То, что этот человек лишь выполнял хозяйский приказ, не меняло дела. Его грубыми лапищами была уничтожена самая любимая игрушка Мамонтова, и если он был готов простить дикий порыв себе самому, то никто другой, причастный к этой истории, не мог рассчитывать на снисхождение.

– Итак, молодого человека из «Тойоты» зовут Романом? – зловеще спросил он, процедив это имя, как последние капли горечи, которые предстояло ему испить из чаши, преподнесенной судьбой. – Цыган, что ли?

– Русский, – утешил его начальник охраны. Он проглотил обиду, и на поверхности не осталось ничего, кроме услужливого внимания. – Если вас интересуют его паспортные данные…

– Не интересуют! – отрезал Мамонтов, и его глаза налились кровью еще сильнее. – Его биография закончена. Я не хочу, чтобы даже надгробие после него осталось с датами рождения и смерти!

Черныш понимающе кивнул:

– Так и будет. Как говорится, собаке собачья…