Сергей Донской - Караван дурмана

Померший недавно сосед слезно просил Верку похоронить его, согласно местным обычаям: до захода солнца, сидящим в мешке, семикратно замотанным в белую ткань. Но Верка отрез материи и куль сберегла, а старика закопала на огороде без лишних церемоний, в одних только сопревших подштанниках, к которым и прикоснуться-то было противно.

«Покойникам все равно, куда они обращены лицами – на восток или на запад», – сказала себе рассудительная Верка.

Мертвым древние традиции – все равно что припарки, от которых никакого толку. Радуйся, если после смерти тебя землицей кое-как забросают, а то ведь оставят собакам на съедение, вот и все твое высокое предназначение.

Эти семеро, которых пощелкали в степи лихие люди, валялись вповалку. Судя по всему, расстреляли их во время привала – быстро и внезапно, а потом сволокли до кучи, чтобы добить раненых расчетливыми выстрелами в лицо. Карманы у всех вывернуты, штаны спущены до щиколоток, куртки вспороты ножами. Если у водителей и водились деньжата, то бандиты их нашли и оприходовали. Даже пальцы некоторым жертвам не поленились отрубить, заприметив на них обручальные кольца.

Не беда, решил Воропаев, гораздо хуже было бы, если бы трупы облили соляркой и подожгли. Но бандиты пожалели горючее, так что тут одних шмоток на тыщу рублей осталось. Простирнуть, высушить, заштопать – и будут как новенькие. В смысле – одежки, а не их обладатели. Убитых мужиков уже не починишь, не воскресишь. Собаки успели потрепать их немного, а им хоть бы хны. Лежат, уставившись пустыми глазами в небо, и никак не реагируют на происходящее. Все плохое, что могло с ними случиться, уже случилось.

Воропаев бегло осмотрел поле боя, но ничего примечательнее стреляных гильз не обнаружил. Фуры, которые мужики вшестером перегоняли через Казахстан, само собой, исчезли. Судя по следам протекторов, грузовиков было три. Плюс легковушка, в ней, надо полагать, ехал седьмой. Теперь никто никуда не едет. Земля под трупами пропиталась кровью. У собак, собравшихся вокруг, морды тоже в крови.

Вспугнутые появлением Воропаева, они прервали пиршество и теперь дружно облизывались, не спеша уступать добычу человеку. За минувшую голодную зиму собаки опаршивели и отощали до такой степени, что им приходилось стоять на широко расставленных лапах. Казалось, достаточно сильного порыва ветра, чтобы опрокинуть все это шелудивое воинство.

– Пшел вон! – прикрикнул Воропаев на крупного серого кобеля, скалящего зубы поодаль.

– Воф! – простуженно отозвался тот. – Воф, воф! – По всей видимости, это был вожак стаи. Заставить отступить его – значит одержать победу без боя.

– Га, га! – воинственно заорал Воропаев, размахивая своим кривым ножом направо и налево. Однако шажки, которыми он пошел на противника, были мелкими, семенящими.

– Урррунннггг… – вожак ответил человеку низким утробным ворчаним и пригнул башку к земле.

Настоящая ночь еще не наступила, но глаза у кобеля поблескивали совершенно волчьим блеском. Воропаев вдруг понял, что напрасно он так рвался опередить остальных. Собаки ни за что не осмелились бы вести себя так нагло, окажись он тут не один.

– Поднажми, ну! – крикнул он ковыляющему вдали Тулигену Жизебековичу. – Плетешься, как беременная куропатка!

Тугоухий казах не расслышал, принял возглас Воропаева за требование остановиться.

– А с какой стати ты тут раскомандовался? – возмутился он, независимо помахивая портфелем. – Ты эту степь купил, да?

– Говорю, быстрей сюда иди! – занервничал Воропаев. – Дело есть!

Половина стаи сместилась влево, явно готовясь обойти его с тыла. Остальные псы сгрудились рядом с вожаком, их грязные загривки щетинились.

– Какое дело? – обеспокоился Тулиген Жизебекович. – Там есть живые, да? Убивать никого не стану, даже не проси. Пусть сами подыхают.

– Все, кому надо было, уже передохли, – отозвался Воропаев, стараясь не выдавать голосом охватившей его растерянности. – С людьми проблем нет. Тут собаки обнаглели, понимаешь. Пугнуть надо.

– Так пугни.

Тулиген Жизебекович взмахнул портфелем, показывая, как, по его мнению, следует это проделать.

– Фу! – заорал Воропаев самым страшным голосом, на который был способен. – Пшли нах-х!..

Рыжая шавка, метнувшаяся было ему под ноги, отпрянула и залилась остервенелым лаем, подхваченным всей сворой. Серый вожак молчал. Но расстояние между ним и человеком сократилось. Нельзя было спускать с него глаз, вот в чем дело.