И разговоры! О Боже, как я мог говорить! Приходили правильные слова, особые слова, так что мог говорить, как поэт. Мне не была нужна больше текила. Фонтан красноречия не иссякал. Я положил дрожащие руки на стол, наклонился вперед и рассказал им всю историю с Кэти. Рассказывая, жалел, что нельзя записать рассказ на магнитофон. Я выложил все и постепенно затих.
— Смотрите, он поет с закрытым ртом, — с любовью сказал Сэнди.
— Очень много «Д»? — предположила Нан.
— Он большой парень и может принимать большие дозы. Так, значит, ты никуда не едешь, Кирби?
— Никуда. Свободен, как птица, — сказал я. В моих ушах звенело, и я слышал биение собственного сердца, словно кто-то случал молотком по дереву.
— Мы едем в Новый Орлеан, — твердо сказал Сэнди. — У меня там веселые друзья. Ну и погуляем же в Орлеане! Будем плодотворно жить в берлоге, дружище.
— Наша компания увеличилась. Придется снять «грейхаунд», [3] Марка автобусов.
— кисло заметила Нан.
— Посмотри, какой он способный ученик, — возразил Сэнди. — Освободим его голову от проблем, Нан. Где твоя человеческая доброта?
— Он нам не нужен, — стояла на своем Нан. Сэнди ударил ее по голове, да так сильно, что на мгновение глаза девушки закрылись.
— Дура, — ухмыльнулся он.
— Ладно, он нам нужен, — согласилась она. — Приятель, тебе не надо было бить меня по голове.
— Если тебе больше нравится Шак, куколка, я мог бы попросить его сделать это.
Тогда я не знал, где она прячет нож, но чистое лезвие, белое, как ртуть, с молниеносной быстротой оказалось в десяти дюймах от толстого горла Шака.
— Ударь меня, Эрнандес, — взмолилась она, едва шевеля губами. — Всего один раз.
— Бога ради, Нан, — пробормотал с несчастным видом Шак, — спрячь нож, а? Я же ничего тебе не сделал.
Бармен вышел из-за стойки и приблизился к ним.
— Эй, уберите это, — велел он. — Спрячьте нож. Мне не нужны неприятности.
Пока Нан складывала нож и прятала его под столом, Шак встал — неожиданно быстро и легко для такой туши.
— Тебе нужны неприятности? — спросил он.
— Нет, мне не нужны неприятности, паренек. — Владелец бара отвернулся.
Шак одним движением схватил его за руку и рывком развернул.
— Значит, я перепутал, — сказал Шак. — Мне показалось, что ты ищешь неприятности.
Бармен был мужчиной грузным и рыхлым. Его лицо посерело и покрылось потом. Со стороны казалось, что Эрнандес едва удерживал бармена, но я заметил, как глубоко впились его железные пальцы в мягкую, пухлую руку.
— Не надо… неприятностей, — тихо попросил бармен прерывающимся голосом.
— Прекрасно, — согласился Шак. — О'кей! На секунду его лицо исказилось от усилия. Бармен издал блеющий звук, закрыл глаза и опустился на одно колено. Шак поднял его и отпустил, легко толкнув по направлению к стойке.
— Философия агрессии, — нравоучительно проговорил Сэнди. — Она разозлилась на меня и выместила гнев на Шаке, который отыгрался на толстяке. Вечером дома тот побьет старую леди, а она — ребенка. Ребенок побьет собаку, собака разорвет кошку. Конец цепочки. Агрессия всегда кончается чьей-нибудь смертью, Кирби, запомни это. Смерть — последнее звено в цепи. Она могла бы воткнуть нож в горло Шака, и это был бы конец. Все мы животные. Пошли отсюда.
Мы вышли на улицу. Я нес дешевый мексиканский чемодан. У Сэнди Голдена через плечо висел рюкзак. Нан тащила похожую на барабан шляпную коробку, покрытую красным пластиком, имитирующим крокодиловую кожу. Скудные пожитки Шака поместились в коричневом бумажном пакете.
Мир был ясен, бессмыслен и равнодушен. Целый час мы пытались остановить машину, но нас было слишком много. Нан уселась на мой чемодан, а Сэнди принялся разглагольствовать о сексуальном подтексте, заключенном в американском автомобиле. Когда начало темнеть, остановился грузовик. Нан села в кабину, а мы забрались в кузов. Нас высадили в Брэккетвилле, в тридцати милях от Дель-Рио. Водителю нужно было поворачивать на север. В каком-то вонючем кафе мы съели подозрительные гамбургеры.
Я находился с этими людьми достаточно долго, чтобы понять истинные отношения между ними. Шак терпеливо обхаживал Нан с вполне ясными намерениями. И ей и Голдену было заметно его возбуждение, когда он находился рядом с ней. Его желание было так сильно, что воздух, казалось, насыщался запахом муксуса.
Мы нашли место для ночлега в Брэккетвилле, по полтора доллара за койку. Маленькие рассохшиеся домики размером восемь на десять футов, крашенные под желтый кирпич, каждый с двуспальной железной кроватью, просевшей, как гамак, одной сорокаваттной лампочкой под потолком, грязной раковиной, одним стулом, двумя узкими оконцами и одной дверью. На полу потрескавшийся линолеум. Уборная на улице, серые простыни, вместо вешалок вбитые в стенку гвозди, короче, райский уголок.
Читать дальше