Ева Ланска - Wampum

Со словами «солдат спит, служба идет» журналистка уронила голову на подушку, натянула мягкое, уютное одеяло под самый подбородок и опять попыталась заснуть.

Ей хотелось раствориться в мире грез и фантазий, улететь от реальности, перестать соприкасаться с миром, полным холодящей кровь мистики и ужаса. Если раньше Соню завораживали жестокие криминальные картины, свидетелем которых она являлась по роду своей деятельности, то теперь, когда она сама стала преступницей, ее жизнь превратилась в один долгий непрекращающийся кошмар. Удушенный Руслан представал перед ее глазами так часто, что Соне казалось, он преследует ее во сне и наяву. Она успокаивала себя тем, что убийство в состоянии аффекта было своего рода запоздалой реакцией на его извращенные игры с ней в тот вечер. Она хотела поделиться своими страхами и переживаниями с кем-нибудь, но понимала, что это невозможно. Она — преступница, которая заслуживает наказания. И гражданский долг любого человека, насколько бы близок он ей ни был, сдать ее милиции.

Соня хотела крепко заснуть еще и потому, что жить ей было страшно. Она чувствовала, что не живет, а существует. Она не знала, в какой момент ее коллеги, люди, которые ее знали и уважали, раскроют преступление, найдут убийцу. Само наказание как таковое, не так пугало Соню, как тот факт, что она вынуждена будет посмотреть в глаза родственникам и друзьям убитого. Любой звонок на мобильный или домашний телефоны ввергал журналистку в панику.

В те редкие минуты, когда Соня не думала об убитом Руслане, мысли ее уносили в загадочные обстоятельства, при которых пропал ее отец. Сейчас как никогда она нуждалась в близком человеке, который мог бы ее поддержать, пожалеть. Который любил и воспринимал ее такой, какая она есть. Она нуждалась в его совете. В его опеке.

Соня раскрыла глаза и уставилась на лежащий рядом ноутбук. Сделав над собой усилие, она подвинула компьютер к себе поближе и подключила его к Интернету.

«Если он умер, если он погиб, это должно быть где-то зафиксировано». Почему-то в Соне проснулась надежда, что ее отец жив. Что после стольких испытаний судьба должна преподнести эй этот подарок — встречу с отцом.

«Если он жив, он может увидеть репортаж в новостях о том, что его дочь — убийца». Невеселые мысли продолжали бередить Сонину душу.

«Он так и не узнает о том, что я так много смогла, так много достигла, несмотря на то что мне пришлось столько пережить. О том, что я всего добилась сама… Пусть странным и сложным путем… Мне было тяжело, порой за информацию приходилось платить слишком дорого… собой… Но это стоило того… Меня уважают в профессиональных кругах за мои статьи, но какими трудами мне все это доставалось…

… Но никто этого не знает… Никто не знает, как мне сложно одной… Я никогда не воровала… И не обманывала… Я стала убийцей, но до сих пор не понимаю, как…»

Слезы градом лились по щекам Сони. Ей опять стало себя болезненно жалко. Она впервые осознала, в какой степени ей не хватает отца. В какой степени она одинока.

Поиск Леонида Воробьева в Интернете ни к чему не привел. Соня перебирала электронные странички, знакомясь с бесконечным количеством однофамильцев и тезок отца.

Краско сидел за столом у себя в кабинете. Оперативное совещание подходило к концу, последний докладчик завершал свой отчет.

— Ладно, — прервал его Краско. — Хватит. Все ясно. Если вы тут считаете, что делаете все возможное, то вы ни на что не годные ослы! Завтра жду других результатов, и меня не интересует, как вы их добьетесь. Свободны.

Притихшие подчиненные, стараясь не встречаться с шефом взглядами, торопливо направились к двери. Дождавшись, когда все выйдут, Краско вызвал секретаршу. Дверь распахнулась тут же, как будто Елена Павловна стояла прямо за ней и ждала распоряжений.

— Леночка, принеси мне диски с наблюдениями за объектом, — распорядился Краско.

Дверь бесшумно закрылась, а через несколько мгновений распахнулась вновь.

— Вот, Максим Александрович, — секретарша положила на стол несколько дисков. — Соболев просил передать, что отчеты по этим материалам он уже прислал вам на ящик.

— Он что, опять в офисе ошивался?

— Нет. Он принес диски и тут же ушел. Я могу быть свободной?

— Можете. Если меня будут спрашивать, я занят.

— Будет сделано, Максим Александрович, — секретарша закрыла за собой дверь.

Краско встал, подошел к двери и запер ее на ключ. На его лице появилась благостная улыбка.