Чингиз Абдуллаев - Его апатия

— Я не убивал, — выдавил Омар.

— Не убивал? — нахмурился Дронго. — С тобой там был еще кто-то?

— Один, — возразил Омар.

— Тогда вразумительно объясни, что там случилось. Только спокойно.

— Он обещал вернуть часть денег, — выдохнул Омар, — но не сразу, а в несколько приемов. Я его два года искал. У него действительно два паспорта было. Мы пришли к нему домой, сидели за столом на кухне. Внезапно вошла его жена. Начала кричать, что все мы жулики и хотим ограбить их семью. Я сначала терпел, а потом ответил, что хочу только вернуть свои деньги. Тут она бросилась на меня, едва глаза не выцарапала. Я ее еле оттолкнул. Ковальчук деньги принес, но мне их не дал. Я ждал, пока он деньги даст, но его жена снова кричать начала.

Тогда Ковальчук взял нож и сказал, что ничего возвращать не станет. Я подумал, что он шутит. Но они вдвоем на меня напирали. Ковальчук несколько раз ножом замахнулся, какие уж тут шутки. Тогда я пистолет достал. В этот момент жена Ковальчука в меня топор бросила. Я в нее выстрелил. А потом три раза в него. Сам не помню, в каком состоянии был. И тут на кухне его дочь появилась. Я не хотел чтобы ребенок на все это смотрел. А она меня увидела, испугалась, закричала и побежала в комнату. Я за ней. У них там ковер какой-то непонятный был, из стороны в сторону под ногами ерзал. Мы оба споткнулись, упали. Она головой о тумбочку ударилась. Я вскочил, вижу, она задыхается, и понял, что она больно ударилась. Тут она руками стала шевелить. Я очень испугался. Схватил ее за плечи, начал искусственное дыхание делать, тряс ее, руками за шею хватал, за плечи. Ничего не помогло, вижу, что она умирает у меня на глазах. Я еще подумал, что это мне такое наказание, что меня Аллах наказал за то, что я сделал. Оставил я девочку, сижу рядом с ней, плачу, кричу, ничего с собой поделать не могу. Потом решил, что нужно пойти в милицию. Но не мог я сразу пойти, хотел с семьей попрощаться, Руслана в последний раз увидеть, Фатиму.

Омар, уже переставший плакать, провел рукой по лицу собрался с силами и продолжил:

— Я вещи разбросал, пусть думают, что грабитель приходил. А девочку перенес на диван. Не мог смотреть на нее. Каждую ночь она мне снится. Такое страшное наказание. Я деньги взял и решил, что ответу их в Балашиху, матери Ковальчука. Не мои это деньги были, чужие. Не мог я их себе оставить после смерти ребенка. Не имел никакого права. Ты не знаешь, как это страшно, когда к тебе во сне такая девочка приходит. Адвокат говорит, что меня пересадит в другую камеру. Он не знает, что я радуюсь, когда мне спать не дают. Иначе я могу умереть во сне. Омар покачнулся на стуле. Дронго подумал, что есть предел и его страданиям.

— Потом я пистолет выбросил и в Киев поехал. Ничего Лене не стал говорить, все время о Руслане думал. Увидел его издалека и даже подойти побоялся, думал, не выдержу. Не хотел, чтобы он отца помнил плачущим. Потом мы с Толиком деньги отвезли в Балашиху, я их матери Ковальчука отдал. Я не взял оттуда ни копейки. Ни одной копейки, ни одного доллара.

Приехал в Махачкалу попрощаться со своими, никак не мог Фатиме рассказать о том, что со мной случилось. Она так верила в меня, мать мне заменила. А я оказался таким подлецом. — Он перевел дыхание. — Спасибо тебе, что так для меня старался. Спасибо. Только все напрасно. Я ничего на суде не скажу. Меня должны расстрелять. Нельзя мне жить после такого. Нельзя.

— В России к смертной казни не приговаривают, — напомнил Дронго.

— Значит, убьют в тюрьме, — равнодушно ответил Омар. — Не должен я жить после такого. Не имею права.

— А твой сын?

— Пусть забудет меня, — сказал Омар, и его лицо страшно передернулось. — Пусть не узнает, что его отец был детоубийцей.

— Хватит, — перебил его Дронго, — хватит изображать из себя изгнанника-абрека. Ты получил образование, закончил институт с отличием, а говоришь так, словно всю жизнь провел в высокогорном селе.

— Несчастья стирают с нас налет цивилизации, — ответил Омар. — Я уже не тот мальчик, которой получил золотую медаль в школе, и не тот парень, который Московский авиационный институт закончил.

Я теперь убийца трех людей, убийца ребенка, и нет мне прощения. — Он поднял голову, в его глазах блеснула отчаянная решимость.

— Если меня в тюрьму отправят, я себе вены перегрызу, но жить больше не буду, я для себя все решил. А тебе рассказал сегодня, чтобы ты знал, как все это на самом меле было. Денег я не крал и девочку не убивал, но виноват в ее смерти. А Ковальчука с женой я убил. Вот этой рукой. И по-этому нет мне прощения. Если есть ад, значит, я буду гореть в аду.