Марио Пьюзо: Шесть могил на пути в Мюнхен

Вспоминая гордые аристократические его черты, Роган понял: этот человек ни за что бы не согласился на пластическую операцию с целью радикально изменить свою внешность и избежать тем самым опасности. Нет, за те годы, что они не виделись, фон Остен сильно страдал. Этот человек прошел через свой собственный ад. Впрочем, теперь это неважно. Ничто не важно, подумал Роган. Еще до конца дня мир для них обоих перестанет существовать.

Верховный федеральный судья Клаус фон Остен восседал на высокой трибуне вместе с двумя своими коллегами судьями. Он видел, как шевелятся губы государственного обвинителя, но слов и смысла их не различал. Охваченный чувством вины и страхом наказания, он никак не мог сосредоточиться на рассматриваемом в суде деле. И готов был согласиться с вердиктом, который собирались вынести двое его коллег.

Какое-то движение в дальнем конце зала привлекло его внимание, и сердце болезненно сжалось. Но там какая-то парочка просто решила поменяться местами. Он пытался разглядеть лицо мужчины, но тот сидел с опущенной головой. Настал черед адвоката обвиняемого, он пытался найти оправдания действиям своего клиента. Фон Остен изо всех сил старался сфокусировать внимание на доводах защитника. Сосредоточился. И тут вдруг в дальнем конце зала началась какая-то возня. Огромным усилием воли фон Остен заставил себя остаться на месте. Он видел какую-то женщину в белом, видел, как один из приставов помогает ей вытащить из зала обмякшее тело мужчины. В судебных заседаниях такое не редкость, люди часто теряют сознание, виной тому сильный стресс.

Пришло время обеденного перерыва, и фон Остен решил пойти в медкабинет справиться о состоянии мужчины. Он мог бы послать секретаря, но подумал, что лучше сделает это сам.

Санитарка оказалась очень симпатичной девушкой с прекрасными манерами. Он с одобрением отметил, что она резко и самым положительным образом выделяется на фоне всех, кого обычно принимают на эту должность. Она указала на шторку, задернутую возле одной из коек, и сказала, что человеку стало лучше; просто короткий обморок, ничего серьезного. Фон Остен смотрел на шторку. Его так и подмывало отдернуть ее, взглянуть на лицо мужчины, чтобы не подтвердились худшие его опасения. Но это показалось бы странным окружающим, кроме того, дорогу ему преграждала санитарка. Он произнес несколько вежливых и сочувственных слов, затем вышел. Впервые за все то время, что он занимал пост судьи в Мюнхенском дворце правосудия, он шел по внутреннему двору, отвернувшись, стараясь не смотреть на стены, возле которых в тот ужасный далекий день были свалены груды мертвых тел. Затем он прошел через арку на улицу, к тому месту, где его ждал лимузин с шофером, отвезти домой на обед.

Детектив сидел впереди, рядом с шофером, на губах фон Остена возникло подобие улыбки. Это его забавляло. Никакая охрана не сможет защитить от профессионального и решительно настроенного киллера, просто будет еще одна, лишняя жертва. Когда машина подъехала к воротам его дома, фон Остен увидел, что охрану усилили. Вот это другое дело. Они помогут. Увидев охранника, убийца не станет лезть напролом, попробует подобраться к нему где-нибудь в другом месте. А значит, Марсия в безопасности.

Жена ждала его в столовой. Стол был покрыт белой скатертью, слегка отливавшей голубизной, — на нее падала тень от полузадернутых штор. Сверкало столовое серебро, повсюду расставлены вазы с живыми цветами, во всем сказывался художественный вкус жены.

— Хотелось бы, Марсия, — шутливо обратился к ней фон Остен, — чтобы и еда соответствовала убранству.

Она скроила притворно недовольную гримаску.

— Судья везде судья, — заметила она.

Фон Остен смотрел на жену и думал: интересно, поверит ли она в мою вину, если вдруг все всплывет? Он знал: если он будет отрицать, не поверит. Она была на целых двадцать лет моложе, но любила его по-настоящему. В том он ни на миг не сомневался. Фон Остен провел рукой по лицу. Операция прошла успешно, он обратился к лучшим пластическим хирургам страны, но швы и шрамы остались, скрыть их не удалось. Может, поэтому она занавешивает все окна в доме от слишком ярких лучей солнца, а свет ламп всегда немного приглушенный?..

После обеда она проводила его в гостиную и уговорила прилечь, прямо здесь, на диване, передохнуть хотя бы часок. А сама уселась напротив с книгой в руках.

Клаус фон Остен закрыл глаза. Он никогда и ни за что не признался бы жене — слишком уж она в него верила. Да и потом, наказан он был. Через несколько недель после Масленицы 1945-го ему повредило лицо осколком. Рана была просто ужасная, но он воспринял случившееся без горечи, ибо решил про себя: это есть наказание свыше за то, что он сотворил с молодым американским агентом в Мюнхенском дворце правосудия.