Ричард Паттерсон - Степень вины

Лицо Марии оживилось. В этот момент она была близка и понятна Карло, ничего материнского в ней не было, она говорила с ним как с равным.

— Трудно представить, — сказал он, — каково быть на твоем месте, когда все знают тебя.

— На самом деле они не знают меня. Они знают лишь мой образ. Может быть, им нравится, как я работаю. Очень приятно, когда люди подходят и говорят тебе об этом. Хотя, — с сардонической улыбкой добавила она, — последние несколько дней было бы лучше, если бы меня не знали совсем. Вот так обстоят дела.

Карло помедлил; она казалась достаточно спокойной — наверное, с ней можно было разговаривать на эту тему.

— К тебе больше не подходят, чтобы выразить симпатию?

— Некоторые подходят. На Эй-би-си поступает много телеграмм, в которых люди пишут о своей поддержке, многие женские организации хотели бы, чтобы я выступила, правда, их больше интересует проблема в целом, а не я лично. — Она помолчала. — Может быть, это и поможет мне.

Карло увидел, что отец снова погружен в свои собственные мысли. Ему захотелось коснуться Марии рукой.

— Как ты себя чувствуешь? Мне действительно очень хотелось увидеть тебя.

Ее улыбка была искренней, в ней сквозила признательность.

— Теперь нормально. Большую часть времени я провожу, размышляя над этим. — Ее голос стал спокойнее. — Странное ощущение, Карло. Так старалась держать ситуацию под контролем, и все же это произошло. И все кажется, что это было не со мной. Но это случилось, и с этим мне жить до конца моих дней.

Неожиданно Карло почувствовал одиночество женщины, говорившей теперь только с ним.

— Я помогу тебе, — сказал он. — Сделаю все, что смогу.

Краем глаза Карло видел отца, устремившего взгляд на свечу, взгляд рассеянный и непостижимый. А мать смотрела ему в глаза внимательно и пристально.

— Лучшее, что ты можешь сделать для меня, — проговорила она, — продолжать жить своей жизнью. Я всегда так жила, и мне будет легче от сознания, что и ты такой же. — Она коснулась его запястья. — Твой отец и я — мы оба очень способные люди.

Ее пальцы были легкие и теплые. Как это хорошо, подумал Карло, когда мать прикасается к тебе.

— О'кей, — отозвался он наконец. — Я ему теперь об этом все уши прожужжу.

Ее нежная ладонь крепко охватила его запястье — пожатие говорило красноречивее всяких слов.

— Вот это было бы славно, — мягко вымолвила она.

Так странно видеть их вместе, думал Пэйджит. Так же странно, как в тот момент, когда увидел их впервые: женщину, с которой был знаком, но которую не знал, и ее двухдневного сына.

Мария лежала на больничной койке, бледная и обессиленная. Новорожденный младенец, со спутанными черными волосами и старческим личиком, черты которого нельзя было разглядеть из-за морщин, беззвучно зевал. На его запястье болталась лента с надписью: «Карелли».

— Он никогда не кричит? — спросил Пэйджит.

— Подолгу не кричит. Он не из нытиков.

— Это даже неплохо. — Пэйджит помедлил. — Дала ему имя?

Мария кивнула:

— Карло. По крайней мере, так записано в метрике.

— Карло Карелли? — Он посмотрел на младенца. — Что-то специфически национальное, тебе не кажется?

— Так звали моего деда, — ровным голосом ответила она. — Человека, которого я всегда вспоминаю с любовью.

Пэйджит бросил взгляд на нее.

— Чья фамилия записана в метрике?

Она ответила холодным и спокойным взглядом:

— Твоя.

Он отвернулся к окну. Комната была холодной и убогой; в ней жил дух тюремной камеры.

— Наверное, — наконец сказал он, — я должен быть благодарен хотя бы уже за то, что ты не назвала его Фрэнком. В честь своего бывшего мужа.

Мария не улыбнулась.

— Это исключено, — произнесла она. — Совершенно. Как и то, что у меня снова появится муж.

Пэйджит поймал себя на том, что смотрит, как младенец, вытягивая ручонки, непроизвольным движением сжимает их в кулачки.

Странно, подумал он, копошатся бесцельно, а все равно интересно смотреть.

— На кого ты его оставишь? — спросил он.

— На родителей. По крайней мере, пока.

— На родителей? — Пэйджит удивленно покачал головой. — Ты же их терпеть не можешь, и, как ты мне однажды объясняла, у тебя есть на то основания.

— Только на время. — В ее голосе зазвучала горечь. — Они могут ко мне очень плохо относиться, но я все же их дочь.

— Едва ли это лучший выход.

— Они люди незанятые. А он — мой сын.

Пэйджит мягким голосом поправил:

— И мой. Я это уже уразумел.

Мария пристально посмотрела на него: