Сергей Асанов - Ведьма

– Что же я могу знать? Я не ваш лечащий врач.

Тут Имранович все-таки взглянул на него. Сходство с беззубой бабушкой исчезло, появилось что-то другое, более агрессивное и пугающее.

– Ты не врач, это верно, но в башке у меня изрядно покопался, да?

Михаил покраснел. Рано или поздно пришлось бы отвечать за свое вторжение, бесконечно избегать этой темы невозможно.

– Да, так вышло…

– И что ты там унюхал?

Михаил промолчал, краем глаза замечая оживление в салоне. Макушка Людмилы Кремер переместилась ближе к проходу, Валя проснулась, посмотрела в окно и, наткнувшись на ширму, кажется, глухо выматерилась и снова закрыла глаза, колдун Иванов обернулся назад, пугливо осмотрелся и вернулся к своим мыслям. Оператор направил в хвост салона объектив своей камеры и вопросительно уставился на Михаила.

Миша утвердительно опустил ресницы.

Оператор начал снимать.

– Что молчишь? – шипел Рустам Имранович. – Любишь рыться в чужих мозгах?

– Обожаю.

– Ты извращенец?

– Нет, я экстрасенс, практически психолог.

Шайдуллин ухмыльнулся. Он закипал слишком быстро, Михаил не ожидал такой стремительной перемены. Очевидно, сказывалось приближение к месту преступления.

– Ну так что ты нарыл там у меня, практически психолог?

Михаил сделал паузу, тщательно подбирая слова. Когда имеешь дело с такими, как Шайдуллин, нельзя ошибаться даже в мельчайших нюансах интонации, иначе ты рискуешь превратить висящее на стене бутафорское ружье в действующую пушку, которая начнет палить в разные стороны без разбора.

– Нарыл одиночество, – сказал Михаил. – Нарыл озлобленность. Нарыл то, что вы скрывали много лет.

Имранович помрачнел – на лицо просто наехала черная туча, грозящая разразиться ураганным ливнем.

– Интересно, интересно, мой юный друг, что же это я скрывал много лет и от кого? А?

Михаил промолчал. Он всматривался в его глаза, но на этот раз не с целью вывернуть наизнанку его душу. Он просто смотрел в глаза человека, которому когда-то серьезно не повезло в жизни. Невезение это сначала тянулось за ним, словно привязанная к хвосту кошки пустая консервная банка, затем, не получив отпора, стало бежать с ним рядом, как верный пес с хозяином на утренней пробежке, а под конец и стало забегать далеко вперед и поджидать его за каждым поворотом и за каждой дверью, которую он пытался открыть. Глаза были бездонны…

Имранович не выдержал, отвернулся и тут же наткнулся на горящую красную лампочку видеокамеры.

– Прекрати снимать, – фыркнул он.

Оператор не подчинился. Тогда Имранович повысил голос:

– Я сказал, прекрати снимать, парень!

Пассажиры стали поворачиваться в их сторону. Оператор оторвал взгляд от видоискателя, испуганно посмотрел на экстрасенса.

– Выключи эту чертову камеру, пока я тебя не прибил! – взревел Рустам Имранович и бросился на парня с кулаками.

Трудно представить, что бы он с ним сделал, если бы не запнулся о какую-то металлическую стойку и не растянулся в проходе между креслами. Он упал на бок как раз возле колдуна Иванова, вскрикнул от боли, прикрыл лицо руками и затрясся.

Кажется, он плакал.

«Оказывается, нам ничто человеческое не чуждо», – подумал Михаил и нехотя отправился на помощь.

– Вставайте, – сказал он, склоняясь над пострадавшим и протягивая ему руку. – Вставайте и приведите себя в порядок, нам скоро работать.

Имранович оттолкнул протянутую руку, сел, тыльной стороной ладони вытер слезы. Превратившиеся в зрителей пассажиры хранили гробовое молчание. Они словно все понимали без слов, читая какие-то невидимые субтитры.

«Ну да, мы же все тут экстрасенсы, – подумал Миша, – причем не хухры-мухры, а серьезные ребята. Мы сами все чувствуем».

Но на всякий случай он пояснил:

– Не обращайте внимания, это нервы.

Экстрасенсы сделали вид, что поверили.

Более или менее успокоившись, Рустам Имранович все-таки поднялся на ноги и проследовал к своему месту. Поразмыслив секунду, он сел чуть дальше от Михаила, в противоположный угол. Михаил не возражал.

Ах, какие мы нежные, какие мы ранимые. Ах, как мы боимся проникновения в нашу личную жизнь, ах, ах, ах… Черт возьми, почему он не вломил ему по полной программе здесь же, на месте – да так, чтобы голова взорвалась, как арбуз! Это было бы справедливо.

Михаил закрыл глаза, попытался успокоиться и окружить себя воображаемым железным щитом. Никто не должен видеть и чувствовать его состояние, потому что это может здорово навредить общему делу.