Василий Веденеев - Дальше живут драконы

Виталий отвечал на вопросы, особо не задумываясь над тем, как выглядит и что говорит, правильно отвечает или делает себе хуже. Допросили свидетелей, зачитали характеристики и объявили перерыв. Сестра рванулась к барьерчику, отделявшему брата от свободных людей, и милосердные конвоиры дали ей возможность перекинуться с Виталием несколькими словами.

После перерыва заседали долго: выступал адвокат, просивший суд о снисхождении с учетом положительных характеристик подсудимого. Он проникновенно говорил о целях и задачах уголовного наказания, должного помочь осужденному осознать вину и твердо встать на путь исправления.

Судья слушала адвоката с непроницаемым лицом, отставник-заседатель морщился, как от зубной боли, и. слегка массировал кончиками пальцев левую сторону груди. Молоденькая заседательница прижимала ладони к щекам, и видно было, что ей тоже хочется что-то сказать, но она не решается.

Прокурор иронично улыбался, а сестра, по-прежнему сидевшая в первом ряду, внимала адвокату с видом неофита, приобщившегося к истине. У Виталия создалось впечатление, что защитник выступает специально для нанявшей его сестры, честно отрабатывая гонорар, но ни на йоту не веря в действенность своих слов.

Суд удалился на совещание, и Манаков почувствовал себя жутко усталым, вконец опустошенным. Хотелось одного – скорее бы все кончилось!

Приговор слушали стоя. Виталий пытался заставить себя сдержать нервную дрожь, судорожно глотал тягучую слюну.

– Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…

До чего же противный голос у судьи. Отчего она теперь совершенно перестала торопиться, хотя за окнами уже синеет вечер и нормальные люди заканчивают рабочий день? Тянет и тянет слова, будто стремясь отдалить момент, когда произнесет:

– К четырем годам лишения свободы…

– Виталик! – Сестра зарыдала в истерике.

Манаков закаменел. В голове вертелись цифры: он пытался сосчитать, сколько же это будет дней, но никак не получалось – мешало нечто непонятное, все время отбрасывавшее его назад, к словам «четыре года лишения свободы». Полторы тысячи дней? Как долго придется жить за проволокой, где свои законы и понятия о целях и задачах наказания, совершенно отличные от писаных на бумаге людьми, никогда не хлебавшими тюремной баланды…

Этап для отправки в колонию общего режима собрали на удивление быстро. Очередной медосмотр – и вот поздно вечером Манакова вывели и под конвоем доставили из пересылки на глухой, скрытый от посторонних глаз перрончик железнодорожного узла на Красной Пресне. Там уже стоял спецвагон, а с ним другой конвой. Вагон прицепили к нужному поезду, направлявшемуся к Уральским горам, и осужденный Виталий Николаевич Манаков поехал к месту отбывания наказания.

Дорогой, оказавшийся с ним в одной клетушке старый бродяга-алкоголик, делился воспоминаниями об ЛТП, где ему довелось побывать «на лечении».

– Худо, – показывая в жалкой улыбке синеватые беззубые десны, доверительно жаловался он Виталию. – Водочки, знаешь, как хочется? Аж скулы сводит, и дрожишь. А тебя обыскивают, жратву, какая от родни передана, силком отбирают. Голодно. Работаешь частенько по двенадцать часов, а только заерепенился, попробовал права качать, так вгонят насильно двадцать кубиков сульфазина и «задеревенел». Не приведи господь, так лечиться. Выходных, почитай, и не бывало, а вечером, того и гляди, на «продленку» погонят, то бишь на сверхурочные. Но денежек, какие ты заработал, если начальство прижало задницей картотеку и «сидит» на ней, и не думай потом получить!

– Но там же не тюрьма? – удивился Манаков.

– Не тюрьма, – горестно вздохнув, согласился бродяга, – однако, иные ЛТП похуже, чем крытки.

– Чего? – не понял Виталий.

– Крытка – тюрьма значит, – с усмешкой пояснил невольный попутчик. – Ты лучше скажи, чего делать умеешь? Без рукоделия, парень, в зоне худо. Я вот, к примеру, раньше художником по металлу был, потому надеюсь нормально пристроиться. Чеканку отобью для клуба или начальника отряда, замполиту помогу стенгазетки нарисовать на три года вперед. За это мене и пачка чайку перепадет, и сигареток дадут.

– Ничего не умею, – отвернулся к решетке двери Манаков.

– Худо, – опять вздохнул бродяга, устраиваясь подремать…

В зоне опять медосмотр, неизбежный изолятор – для карантина. Холодно, голые, давно не крашеные стены, остывший суп из вонючего сала, который хочется выплеснуть в парашу, но приходится есть, чтобы не потерять силы. Изучение правил внутреннего распорядка учреждения, тоска, бессонные ночи, заглядывающие в узкое, зарешеченное оконце чужие колючие звезды и злобный лай сторожевых собак.