Николас Фрилинг: Загадка белого «Мерседеса»

Несколько дней спустя у него снова оказался свободный час. И разве не всегда одно и то же? То ты собственную душу не можешь назвать своей, так ты занят, а через минуту уже возишься со всякой канцелярщиной. Ван дер Вальк ненавидел канцелярщину; он нашел предлог, чтобы пройтись до Рокэн. Из праздного и грубого любопытства он намеревался совершить нечто аморальное, что случалось делать всем полицейским. Он собирался использовать официальное положение, чтобы удовлетворить личное желание — получить информацию. Если бы кто-нибудь спросил, почему же его так интересует Люсьена Энглеберт, почему он всерьез испытывает любопытство, ему было бы трудно найти ответ. Но узнать, какой банк вел дела Энглеберта, должно быть, совсем несложно.

— Это официальный запрос? — спросил директор с неодобрением, лишь слегка замаскированным учтивостью.

«Деловому человеку, — подумал ван дер Вальк, — приходится признавать существование полицейских, но после их ухода всегда кажется, что в вашем милом и чистом кабинете остался слабый запах разложения».

— Ни в коей мере, — ответил он Небрежно. — Совершенно неофициальный, отеческий интерес.

— И каким же образом моя клиентка оказалась связанной с вами, господа? — любезным тоном. Отеческий интерес не вполне удовлетворил директора.

— Да никаким. Она оказалась косвенно связана с одним происшествием. Официально нас интересует только одно — выяснить, какой она ведет образ жизни и обеспечена ли материально, учитывая недавнюю смерть ее отца.

Это объяснение, видимо, оказалось вполне приемлемым.

— В подобных случаях я не обязан ничего сообщать. Однако, учитывая то, что вы мне сейчас сказали, что ж, она в настоящее время обеспечена нормально. Что же касается личных ее обстоятельств, то вам лучше будет спросить о них у нотариуса. Если ваш интерес простирается так далеко, — добавил он довольно сухо.

— Именно. А кто он?

Директор колебался, — не то, чтобы это что-то значило, — просто людям не хочется давать полиции какие бы то ни было сведения.

— Минхер ван Харт с улицы Франса ван Миериса.

— Очень вам признателен, — вежливо.

Директор слегка наклонил голову, наподобие коронованной особы, которой подносят абсолютно ненужный ей подарок.

Только на следующий день обстоятельства привели его в район Франс ван Миерис. Несмотря на то, что его занимало сейчас многое гораздо более важное, интерес его не ослаб. Его немного удивляло собственное упорство; оно было несколько непрофессиональным.

Франс ван Миерис — скучная улица, довольно типичная для этого района. Тихие, громоздкие здания со множеством бархатных портьер и слишком большим количеством чересчур часто полируемой мебели, — и это всего в двух минутах ходьбы от почти неаполитанского шума улицы Альберта Кейна. Вполне подходящая для нотариуса улица, почти полностью отданная во владение дантистам, агентам незаметных предпринимателей, филателистам. Для сутенеров, подпольных акушеров или модных фотографов она была недостаточно фешенебельной.

Ван дер Вальк наслаждался мрачным достоинством улицы, словно подвыпившей и натянувшей на себя парик. Пыльные деревья, две или три скучающие собаки и бизнесмен, в нервной спешке отводивший свой запыленный «мерседес» от тротуара с таким виноватым видом, будто он воровато крался из сдаваемых на час номеров. Но минхер ван Харт оказался моложавым лысоватым мужчиной, не подвыпившим и без парика.

— Он не был, конечно, деловым человеком. А маленькая Люсьена… прелестное дитя; немного трудное, правда, и, как вы упомянули, без матери.

— Значит, вас не удивило мое посещение?

— Никогда ничему не удивляюсь, минхер э-э… Но я надеюсь, что ваш интерес не содержит в себе ничего угрожающего?

— Интерес связан совсем с другим делом. Мне пришло в голову, что могут возникнуть обстоятельства, при которых эта девушка причинит нам беспокойство.

Тусклые, зеленовато-серые глаза рассматривали его с профессиональным интересом.

— Но подобные обстоятельства не возникли?

— Никоим образом.

— Ну что ж, думаю, что могу быть с вами откровенен. — Нотариус слегка вздохнул. — У меня мало возможностей приказывать, даже просто советовать своенравной двадцатилетней девушке, которая была гордостью своего отца, но которую, боюсь, очень избаловали. Я уговаривал ее предпринять шаги, чтобы самой начать зарабатывать на жизнь. Движимости хватит на то, чтобы обеспечить ее на некоторое время, даже на то, чтобы она смогла подготовить себя к какой-нибудь полезной работе, но на долгое время этого не хватит. Его жизнь не была застрахована. Вот и все, что тут можно сказать. Я дал ей какие мог советы, собственно те, которые были бы приемлемы для нее, — таковых немного. А в дальнейшем ее будущее в ее руках.