Николас Фрилинг: Загадка белого «Мерседеса»

— Минхер ван дер Вальк? — тихо сказал ему в ухо незнакомый голос. Голос был мягок и вежлив. Он держал трубку, думая: «Голос воспитанного человека, это — редкость», — а вслух сказал:

— Да.

— Мне назвали ваше имя, и поскольку, как выяснилось, мне нужен полицейский инспектор, я позволил себе побеспокоить вас.

— Можете ли вы сказать, что у вас за дело?

— Я бы предпочел не говорить этого по телефону. Могу ли я просить вас уделить мне четверть часа?

— Это срочно? — ван дер Валька заинтересовал этот воспитанный голос.

— Думаю, что могу назвать это срочным.

— Ваше имя и адрес, если позволите?

— Маркевич. Сарфатистраат, семьсот. Музыкальный магазин.

— Я буду у вас через четверть часа. «Ну, ну».

У минхера Маркевича было серое, круглое, как луна, лицо с великолепным лбом, превосходно изготовленными золотыми очками под стать зубам, и седыми усами, как у Тосканини. Какой-то понурый тип глядел на разобранный им на части кларнет, явно удивленный достигнутым результатом. Люсьена тоже была в кабинете; она сидела, подперев подбородок рукой и глядя в окно, точно так же, как глядела на воду при последней их встрече. Минхер Маркевич уселся с усталым видом и предложил ему тонкую, зеленоватого цвета сигару с превосходным ароматом, затем снял очки и закрыл глаза.

— Я был вынужден прибегнуть к образу действий, который мне в высшей степени неприятен. Ко мне пришел мой постоянный покупатель; он утверждал — и должен добавить, доказательно — что моя служащая дважды недодала ему сдачу. Он заметил это в первый же раз и для проверки заплатил снова, на этот раз крупной ассигнацией. И до него ко мне обращались с подобными жалобами. Я возместил им недостачу и раздумывал, что предпринять, но этот человек не оставил мне никакого выбора; либо я заявляю на эту девушку, — сказал он, — либо он сам подаст официальную жалобу в полицейское бюро. Дружеские отношения с моими покупателями являются краеугольным камнем всей моей жизни. Я не могу отрицать или замазать это дело. Ах, Люсьена, почему ты не крала у меня?

— У вас я не стала бы красть.

— Моя бедная девочка, то, что ты сделала, гораздо хуже. — Ван дер Вальк молчал, он наслаждался сигарой. — Я спрашивал ее, что я должен делать. В конце концов она назвала мне ваше имя.

Ван дер Вальк посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

— Не думаю, чтобы вы назвали мое имя в надежде на то, что это облегчит ваше положение. Вы полагали, что я пойму, а? — Не дожидаясь ответа, он продолжал: — Может быть, я понимаю, может, и нет, это ничего не меняет. Заявление — это вещь, написанная на бумаге, а бумага ничего не понимает. Протокол — формальное действие, вроде нажатия на электровыключатель. Это — первая ступень в судебном механизме, и как только его запустили в ход, я ничего не могу приостановить или изменить; не могу ни на что повлиять. Объясняю я все это для того, чтобы вы поняли, что я не могу выносить здесь какие-нибудь решения. Пока что я вообще ничего не знаю. Если мне будет предложено дать ход делу, я составлю протокол; обвинение должно быть подкреплено конкретными фактами. Ясно?

— Ничего подобного я не сделаю, — решительно заявил Маркевич. — Я отказываюсь преследовать судебным порядком дочь старого друга, которая сверх того является моей служащей и, таким образом, как бы вверена моему попечению. За эту историю отвечаю я сам. Мне не следовало вас звать.

— Вам не о чем жалеть, — сказал ван дер Вальк. — Я здесь только как частное лицо; как полицейский я просто не существую: на мой выключатель не нажали.

— Значит ли это, что вы можете, уйдя из этого дома, забыть все, что здесь слышали, или я неправильно вас понял?

— Именно так, и вы поняли правильно.

— Если мне позволено будет сказать, не проявляя неуважения к вам или к вашей профессии, то вы мне оказали бы этим большую любезность.

— Нет, — неожиданно сказала девушка. Она наклонилась к старику. — Вы дали слово покупателю. Вы обещали передать дело полиции. Если он этого не сделает, сделайте вы, — обратилась она к ван дер Вальку. — Вы ведь знаете, что я права.

— Ничего я не знаю. И не взывайте ко мне.

— Люсьена, — сказал старик, — ты продолжаешь делать глупости. Пожалуйста, оставь в покое мою совесть и совесть этого джентльмена тоже.

— Я прекрасно знаю, что я должна делать, — более спокойно. — Я готова к аресту.

— Только без героических жестов, — сказал ван дер Вальк через плечо. — Решение принимать не вам. Заткнитесь, сядьте и молчите.