Жозе Джованни - О!

Они выпили еще несколько чашек кофе. Олэн обогнул кровать, открыл шкаф и перебрал несколько довольно жалких галстуков.

– Этот Франсуа Кантэ был настоящим главарем? – спросил Спартак.

Он перестал записывать и просто курил, вытянув ноги и закинув босые ступни на край стола. Большой палец у него был плоским, как медаль.

– Главарем? А что это значит? Дурацкое слово. У одних шарики вертятся, у других – нет. Кантэ был парнем изобретательным и умел брать на себя ответственность.

– Я часто ломал голову, злится он или нет, что я называл его Франциском Первым…

– Понятия не имею… Он никогда об этом не говорил… Но, между прочим, это вовсе не повод обзывать меня Франциском Вторым!

– Нет, кроме шуток, тебя это раздражает?

– По-моему, это смехотворно.

– Меня-то друзья зовут Спартаком – и ничего.

– Тут чертовская разница! Спартак есть Спартак. А об этом Франциске Втором никто отродясь не слыхал. Какое-то паршивое ничтожество.

– Ты позволишь? – Репортер полистал словарь. – Франциск Второй, король Франции, родился в Фонтенбло, в 1544, стал королем в 1559… Короноваться в пятнадцать лет – совсем недурно, ты не находишь?… Э-э-э… Супруг Марии Стюарт… Видишь, и женился не черт знает на ком… Умер в 1560… По-моему, весьма достойно… Завершил круг в шестнадцать, как метеор… Подлинные герои недолго остаются на сцене…

Олэн взглянул на часы. Было около пяти утра.

– Ладно, постарайся, чтобы все это не выглядело слишком глупо, – вздохнул он. – Я тебе звякну. А понадобятся деньги, чтобы расследовать ту давнишнюю катастрофу, – скажи, не стесняйся.

– Значит, ты уже уходишь? – спросил Спартак, не двигаясь с места. (Этот гонимый, уходящий в ночь, производил на него сильное впечатление.) – Наверное, живешь в блокгаузе? – пошутил журналист, чтобы не впасть в мелодраматический тон.

– Нет. Наоборот, в очень спокойном месте. И если когда-нибудь оно превратился в блокгауз, то отнюдь не по моей вине.

– Понятно, – сказал Спартак.

Он встал и снова поставил на плиту кастрюльку для кофе.

Олэн уже подошел к двери. Он еще раз взглянул на трещины в потолке, на странную обстановку квартиры, коврики, разбросанные по мрачным кафельным плиткам, сувениры из разных стран, фотографию голой девицы в рамке. Его трогала эта атмосфера молодости, холостяжника и аромат непредвиденного. Он сам был такой же.

Франсуа согласился выпить еще чашечку. В какой-то момент Спартак подошел к нему совсем близко. Олэн давно убрал пистолет, но руку держал в кармане. Впрочем, палец больше не лежал на курке.

– Такая жизнь, как твоя, должно быть, здорово поистрепала нервы, – заметил репортер.

– Меньше, чем твоя. Я мотался за тобой целый день. Это ад! И ты рискуешь куда больше меня… А вот доказательство, – Олэн с улыбкой подбросил на ладони пистолет.

– Вообще-то ты гораздо меньше засветился, чем братья Шварц. Они… – Спартак провел по горлу ребром ладони.

– Они об этом знают и сами никого не станут щадить.

– Тебе больше нравятся белокурые или темноволосые Шварцы?

– По правде сказать, они меня вообще не особо интересуют…

– Полицейские утверждают обратное, – обронил Спартак.

– А откуда им знать? Это так же, как ты писал о смерти О'Кейси. Разве ты имел о ней представление?

Олэн взялся за ручку двери. Он уже сказал все, что хотел.

– Мы еще увидимся? – спросил Спартак.

Олэн вскинул темные глаза.

– Заранее договариваться о встрече не стоит.

– Я репортер. Мне не платят за пополнение тюрем. Наоборот, я получаю деньги за сенсационные репортажи. Для меня ты – дар небес! Так что тебе нечего бояться.

– Возможно.

– Решай сам. А кроме того, бывший гонщик невольно внушает симпатии.

Олэн чуть заметно кивнул.

– Если ты не уедешь за границу, я бы с удовольствием повидался с тобой еще разок, – заметил Спартак.

– Я попытаюсь, – пообещал Олэн.

И он ушел.

Оставшись в одиночестве, Спартак внезапно уловил тиканье настенных часов. Положение стрелок убедило его, что рассвет уже наступил. Репортер сходил на кухню, дабы проверить, неужто он и в самом деле выпил с гостем литр кофе, потом склонился над блокнотом, и это рассеяло последние сомнения.

Спартак окунул голову в холодную воду, оделся и побежал на улицу Бомэ, где обитал его друг Боваллон. Кто-то из соседей, разбуженный настойчивым треньканьем звонка, сердито облаял раннего гостя. Заспанный Поль приоткрыл дверь. При виде массивной фигуры журналиста он вытаращил глаза.