Питер Темпл - Расколотый берег

— Донни умер, — ответила она, — хотя должен был жить. Он был обычным мальчишкой, которого просто запугали.

— Мы хотели не этого. Мы хотели суда.

— Мы? То есть вы с Хопгудом? Ну да, вы искали, но только ничего не нашли.

— Часы.

— Что — часы? Если вы стоите рядом с человеком, который пытается продать часы, то что это доказывает? Ничего! Даже обладание этими часами еще ничего не значит.

— Давайте о заборе, — сказал Кэшин.

— Вы отрезали больше метра от моего участка, — заявила она. — Позовите своих землемеров, если не доверяете моим.

— Вас ведь не это волнует. Вы думали, что участок идет до ручья.

— Да, это совсем другое дело. Детектив Кэшин, я хочу, чтобы забор, который вы так поспешно…

— Ладно, я продам вам полосу вдоль ручья.

Это как-то само собой сорвалось у него с языка.

Хелен даже отпрянула:

— Так вот оно что! Вы с агентом — друзья?

Кэшин почувствовал, что краснеет.

— Забудьте, — ответил он. — До свидания.

Он уже дошел до двери, когда она сказала:

— Подождите, Джо! Не уходите, пожалуйста.

Он отвернулся, страшно стесняясь своих алых щек, боясь встречаться с ней глазами.

Она подняла руку:

— Простите… Беру свои слова обратно. И за то, что тогда, вечером, наговорила всякого, тоже извините. Это было неправильно…

Сначала обдала презрением, а теперь чуть ли не сдается… Он совсем растерялся.

— Ну что, мир? — спросила она.

— Мир. Да.

— Вот и хорошо. Садись, Джо. Мы ведь некоторым образом знакомы, так? Давай начнем сначала.

Кэшин сел.

— Хочу кое-что спросить о Донни.

— Что?

— Так, одну вещь… Это лишь недавно выяснилось и теперь не дает мне покоя.

— Что такое?

— Вот эта погоня, преследование… не знаю, как правильно. Это из-за часов, которые пробовали продать в Сиднее, верно?

Кэшин чуть не сказал «да», но тут ему вспомнился Бобби Уолш. В ее словах ему послышалась политика, россказни про трех казненных черных ребятишек. Бобби Уолш не собирался оставлять просто так этот огромный политический капитал. Она пыталась его использовать.

— Это надо спросить следователя, — сказал он. — Как там Бобби Уолш?

Хелен Каслман закусила губу, отвернулась. Он залюбовался ее четким профилем.

— Дело не в политике, Джо, — произнесла она. — Дело в мальчиках, в их семьях… В Даунте. В справедливости, наконец.

Он молчал, будучи не в состоянии разобраться, во что ему верить.

— Джо, а полицейские вообще думают о таких вещах, как справедливость? — продолжала она. — Или правда? А может, у вас как в футболе — все, что ведет к победе, — правильно?

— Полицейские думают примерно так же, как адвокаты, — ответил Кэшин. — Только почему-то не богатеют, да убивают их чаще. Почему так?

— Мать Донни говорит, что сестра Кори Паскоу рассказывала своей матери, будто у Кори были часы, дорогие…

— Когда?

— Где-то год назад.

— Ну, кто же знает, что там было у Кори? — Кэшин услышал в своем голосе жесткие нотки. — Часы или что-то еще…

— Так ты будешь что-нибудь делать?

— Это не в моей власти.

Она замолчала, смотрела пристально, не мигая. Ему хотелось отвести взгляд, но он не мог.

— Тебе что, совсем неинтересно?

Кэшин уже хотел было повториться, но вспомнил про Хопгуда.

— Если тебе так будет легче, я поговорю с сестрой Кори, — сказал он.

— Я попрошу ее прийти сюда. У нас тут рядом свободный офис.

— Нет, не сюда.

И правда, это было не самое подходящее место.

— Она боится полицейских. Почему, интересно?

В начальной школе с ним вместе учился мальчишка из семьи Паскоу.

— Спроси, знают ли они Берна Дугью, — сказал Кэшин. — Скажи им, что полицейский — двоюродный брат Берна.

В газетном киоске он купил номер «Вестника» и открыл его, когда остановился у светофора.

Он читал на ходу. Подтянутый, загорелый Адриан Файф собирался развернуть строительство, если получит разрешение экологической комиссии. Ни о подъездных путях, ни о покупке лагеря «Товарищей» у семейства Бургойнов не было сказано ни слова.

Кэшин увидел их сразу, как только обогнул старый склад, где раньше хранили шерсть, — двое рослых мужчин и женщина стояли у края мола. Он остановил машину, вышел, засунул руки в карманы куртки и зашагал навстречу ветру, пахнувшему солью, рыбой и дизельным топливом.

Доски на молу были старые, покрытые сеткой глубоких трещин, а в расщелины между ними можно было спокойно уронить охотничий нож и даже увидеть, как он, падая, сверкает в воде. Кроме них тут было еще трое: мужчина с маленьким мальчиком рыбачили, сидя бок о бок, касаясь друг друга руками, да старик, закутанный, как кочан капусты, оперся локтями о парапет и тоже держал удочку. Спасаясь от холода, он натянул вязаную шапочку по самые брови; из серой щетины торчал острый красный нос.