Татьяна Степанова - Демоны без ангелов

– Простите, кого вы едва не задели? – спросил Жужин.

– Девушку. Все произошло так быстро. Она выскочила из той машины. На ней было белое короткое платье с рисунком спереди, мне показалось тогда, что это принты такие… психоделические принты, красные. Она шаталась, и я решила, что она пьяная. А потом появился он, и я его сразу узнала, мои фары его осветили ярко.

– И кто это был?

– Отец Лаврентий.

Жужин откинулся на спинку офисного кресла. В руках он вертел шариковую ручку.

– Он загородил ее собой и толкнул назад. Я в тот момент решила, что он боится, чтобы она не попала мне под колеса, эта пьяная девушка. Но что-то меня испугало. – Оксана Финдеева снова обернулась к Кате, словно надеясь, что женщина ее лучше поймет. – Их лица в тот момент. Я уже объехала их, но мне показалось, что следует остановиться. Спросить, что происходит. Но со мной был шестилетний ребенок, и все это – на пустой дороге, час поздний, и потом…

– Подождите, подождите, уважаемая, давайте сначала с одним разберемся, – перебил ее Жужин. – Вы уверены, что там, на дороге, был именно отец Лаврентий?

– Я узнала его. Я видела его, как вас сейчас.

– А вы с ним знакомы?

– Он здешний священник, строит церковь, мы с мужем делали пожертвования, он духовник мужа. И я слышала, что вы его арестовали, потому что он сознался в убийстве. А потом отпустили.

– Подождите, не будем забегать вперед. Сначала ваши показания. Как он выглядел, как был одет?

– Не в рясе. Обычная одежда, кажется, темные брюки и верх. Рубашка или футболка. На девушке было белое платье, короткое. И эти принты… я их тогда восприняла как принты, узор… эти красные пятна.

– Так какое это было число?

– Тринадцатого июня мы с Женей улетели в Германию, я же сказала – это произошло накануне вечером, то есть двенадцатого.

– А время? Сколько было времени?

– Точно не могу вам сказать. Вечер, сумерки, во сколько в июне начинало смеркаться? Где-то около десяти… Понимаете, я выстояла адскую пробку в Москве, и поэтому мы с дочкой возвращались домой так поздно.

– Два месяца прошло, почему вы пришли дать показания только сейчас? – спросила Катя.

– Да я же объясняю, мы только что с дочкой вернулись из Германии, все лето она там пробыла в клинике у профессора Кюна, я находилась с ней. На днях услышала случайно от домработницы про убийство девушки. Убийство! Какой ужас. И о том, что отец Лаврентий задержан.

– Какой марки была та машина?

– Я плохо разбираюсь, какая-то иномарка, серебристая. Явно не «Ягуар», не «Мерседес» и не «БМВ», что-то подешевле.

– Может быть, «Шевроле»? – тихо спросила Катя.

– Нет, «Шевроле» я узнаю сразу – у няни моей дочери такая машина. И потом, вишневый «Шевроле» появился со стороны объездной, он двигался в сторону автозаправки. Они тоже увидели, что происходит на дороге, – у них был включен дальний свет, они ехали мне навстречу, поэтому у них был лучше обзор. Они начали притормаживать и остановились метрах в пяти впереди. Поэтому я и не стала останавливаться – раз та машина остановилась. Я в тот момент боялась, что моя дочь проснется, а она очень беспокойная. Она могла испугаться. Я уехала оттуда, а они остались.

– Кто сидел в «Шевроле»?

– Двое, кажется, пара, простите, я не приглядывалась, я просто проехала мимо них. Отца Лаврентия я узнала.

– Вы не могли ошибиться?

– Нет.

– И все же, Оксана Дмитриевна, подумайте. Вы не ошибаетесь? – спросил Жужин. – У нас масса свидетелей, которые видели отца Лаврентия вечером двенадцатого июня совершенно в другом месте.

– Вы хотите сказать, что я лгу?

Катя наблюдала за ней, пальцы жены депутата судорожно сжимали сумочку «Джимми Чу».

– Я запишу ваши показания в протокол, – сказал Жужин. – Но хочу напомнить вам об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Такая ответственность существует.

Думаешь, мне легче оттого, что я знаю все с самого начала? Да, вот именно – я всегда все знал и о тебе, и о себе.

Как давно мы вместе? Мы разлучались с тобой, но потом ты пришел и нашел меня.

И позвал.

Твой шепот ночной – мой крик…

Я жду твоего прихода.

Я боюсь, что ты придешь, но мечтаю об этом постоянно.

Дрожу как в лихорадке, словно смертельно больной.

Как имя твое? Мне дали имя, но как звали тебя? Прежде чем все сгинуло, превратившись в кровь и куски плоти.

Если член твой искушает тебя – отсеки его, если глаз твой искушает тебя – вырви его.