Ральф Макинерни - Третье откровение

— Силы небесные, нет. Я здесь в гостях.

— Расскажите о себе.

От удивления Хизер удовлетворила ее просьбу.

Но сейчас в комнате для посетителей ждал Винсент Трэгер.

— Ты сбрил бороду.

— Понимаешь, Хизер, она чересчур походила на накладную. Отец Берк сказал, что его сестра Лора хочет побыстрее переправить тебя домой.

— А ты тоже вернешься?

Трэгер помолчал.

— Сначала я завершу здесь одно дело.

— Третья тайна?

— Да.

— Я подожду.

Трэгер задумался.

— В любом случае ты здесь в безопасности.

Винсент рассказал, что договорился обменять отчет, который когда-то написал для управления, на подлинный документ.

— Ты знаешь, у кого он сейчас? — спросила Хизер.

— Этот человек связался со мной.

— Кто он?

Трэгер отвел взгляд, словно пытаясь подобрать слова.

— Убийца. Бывший советский агент.

— Убийца.

Он кивнул.

— Во-первых, он убил отца Кроу. Во-вторых, Беатрис, мою секретаршу.

— Боже милосердный. Винсент, будь осторожен!

— Я имею дело с аккуратным человеком.

— Во имя всего святого, зачем ему нужно послание?

— Ему нужно то, что есть у меня. Мы поменяемся.

— И мы вернемся домой?

— Надеюсь, когда докажем, что отец Трепанье опубликовал фальшивку, все быстро уляжется.

— Скоро вы совершите обмен? — спросила она.

— Я жду известий.

— Благослови тебя Бог, Винсент.

Похоже, Трэгер изумился этим словами. Сама Хизер удивилась, когда их произнесла. От частого употребления они потеряли смысл, став чем-то вроде «до свидания». Из разговоров с Винсентом, когда тот скрывался у нее дома, она получила определенное понятие о жизни Трэгера. Неужели Винсент такой же, как тот, с кем ему предстоит встретиться? И он тоже убивал?

Дойдя до дверей, Хизер взглядом проводила Винсента до собора. По площади Святого Петра никак скажешь, что Ватикан на самом деле холм, один из семи, на которых стоит Рим. Зато об этом напоминали крутые дорожки, огороженные стенами, и долгий подъем к дому Святой Марфы.

Стоя на улице, Хизер достала сотовый телефон и позвонила Лоре. В Нью-Гемпшире еще было утро.

— Хизер, все так плохо, как показывают по телевизору? — спросила Лора.

— Меня переселили в монастырь в Ватикане, тут тихо и спокойно.

— Хизер, мистер Ханнан очень за тебя переживает. Он чувствует вину за то, что отпустил тебя в Рим.

— Пусть не беспокоится, Лора. У меня все в порядке.

— А как дела у Винсента Трэгера?

— Мы с ним только что расстались.

— Только не говори, что он тоже живет в монастыре.

— Ну, это уж вряд ли.

На заднем плане послышались чьи-то голоса. Лора прикрыла трубку, обращаясь к кому-то, затем сказала:

— Мистер Ханнан хочет с тобой поговорить.

— Хизер, я хочу, чтобы вы вернулись сюда, — властно объявил Игнатий Ханнан.

— Я обязательно вернусь, но чуть попозже.

— По какой причине? — допытывался босс.

Хизер решила рассказать кое-что из того, что узнала от Винсента. Повисло молчание, словно Ханнан переваривал услышанное.

— Я вылетаю в Рим, — наконец решительно произнес он.

— Вы думаете, это разумно?

— Я поступил неразумно, отправив туда вас. Разумеется, я даже представить не мог, что начнется такое.

— Вы тут ни при чем.

Теперь уже Ханнан заговорил, прикрывая трубку ладонью. Затем снова обратился к ней:

— Мы трогаемся в путь через несколько часов.

— Вы?

— Мы с Лорой. Возможно, и Рей. До встречи.

Хизер убрала телефон и вернулась внутрь с намерением наслаждаться каждой минутой пребывания в монастыре.

Чековский застыл перед полотном Пауля Клее, [124] Клее Пауль (1879–1940) — швейцарский живописец, один из виднейших представителей европейского авангардизма. склонив голову набок, словно погруженный в эстетические размышления. Человек, стоявший рядом, изучал каталог выставки.

— Детская мазня, — проворчал Чековский.

— Не совсем.

Чековский обдумал ответ, и губы у него изогнулись в легкой усмешке. Честолюбивый. Не слишком хороший и не слишком плохой, кому как нравится. Он медленно прошел мимо других картин, которые все как одна словно вознамерились растоптать любовь к живописи. Наверное, в этом цель современного искусства.

Пройдя в ярко освещенное кафе, Чековский сел за круглый мраморный столик с гнутыми железными ножками, лицом к зеркалу во всю стену. В жилом помещении такое зеркало зрительно увеличивало бы объем, здесь же определить его назначение представлялось сложным. Учитывая местонахождение кафе, прямо напротив садов Боргезе, естественнее было бы окно от пола до потолка.