Антон Французов - Нешкольный дневник

2. Проститутка Сидорова, которая раз в неделю, но имела привод, каждый раз ее предупреждали «в последний раз» и отпускали. Присуждали ее к общественно-полезным работам, на субботники отправляли. Не на те субботники, к ссученной братве, на какие сейчас путан кидают, а там их «быки» рвут, как Тузик грелку. На коммунистические субботники. Дворик там подмести, бревно перетащить. Я с этой Сидоровой намучился, однако. Наглая она. Я ей говорю: «Очисти вот эту территорию от мусора». А она мне что в ответ? Говорит: «Да идите потихоньку, товарищ лейтенант, я вас и не держу на этой территории». Вот с тех пор я ихнего брата, сестру то есть, на дух не переношу. Хоть дух от Сидоровой был — «Шанель номер сколько-то», когда у честных людей только «Шипр» да «Тройной», и то для внутреннего употребления.

3. Хулиган Левка Брежнев, на которого боялись оформлять протоколы. Бока только немножко мяли, приводили к папаше, а папаша его, Ванька, только руками разводил, когда узнавал об очередной выходке сына. И ведь протокол на него не напишешь, на Левку, сволочь. Представляете себе: «За разбитие стекол в подъезде и распитие спиртных напитков, а также отравление естественных нужд в общественном месте задержан гражданин Брежнев Л. И. При задержании оказывал сопротивление и нецензурно выражался, а потом полез целоваться». Ну чистый генсек! За такое и в парткоме могли загнуть жучкой. Провести разъяснительную работу

А теперь что? Все превратились в таких Сидоровых и Левок Их жалеть — себе потом дороже. И когда жена в очередной раз говорила, что бедные девочки не по своей охоте на панель идут, то у меня ничего хорошего, кроме мата себе под нос. Я уже тогда начал думать, что с проституцией бороться бесполезно, как с пьянством бесполезно бороться. Если нельзя ее, гидру, победить, то хоть как-то поцивилизованнее сделать надо! У меня знакомый в Голландии на стажировке был по обмену опытом, говорит, что божья благодать, а не работа у тамошних ментов, полицейских. Все разрешено: наркота легкая, проститутки на каждом углу, педики жеманятся, все-все! И, говорит, не поверишь — улыбаются все, довольные и счастливые. Знакомый решил на собственном опыте проверить, обкурился анаши, там ее на прилавке двадцать сортов в открытую лежало. Сидит курит, вдруг видит, приближается к нему голландец-по-лисмент. У нас мент, у них — полисмент. Знакомый сжался весь, у него в руке косяк недокуренный и дымовал стоит, а голландец начинает ему что-то лопотать, а потом бумажку совать стал какую-то. Ну все, думает, обманули, что все можно, — протокол! А оказалось, что голландец этот спрашивал, не заблудился ли господин турист, и карту Амстердама совал, предлагал проводить. Вот так!

Знакомый еще рассказывал, что у них в этой свободной Голландии людей нельзя забирать. Ластать, в смысле. Задерживать. Нажрался ты, допустим, стоишь возле столба и знаешь, что если столб сейчас отпустишь, то грохнешься, как сволочь. Так вот, у них там правило, что пока человек стоит на земле на двух точках, то есть ногах, забирать его нельзя. Если опустился на четыре, на четвереньки то есть, или пятой точкой приложился, то забирать уже можно. Клиент созрел. Только везут его не в участок, а по месту жительства. Чуть ли не бесплатно! Никакого такси не надо, встал на четвереньки, рожу попьянее сделал, тебя и довезут. С проституцией в Голландии вообще по расписанию: стоят на улицах, на углах, прямо в витринах стоят, но все это — в специально для того отведенных местах. А у нас половина точек возле школ, это, наверно, чтобы путанам с учебы на работу недалеко идти было.

У них — профсоюз проституток, у нас — вот Катя Павлова. Знакомство с ней бурным вышло и кровавым. Не хочу лишний раз перемалывать подробности, их и без меня хорошо прописали те, кто лучше меня знает это. Скажу только, что меня поразил момент: когда она умерла, ее лицо стало розоветь и стало более живым, чем при жизни, когда она нас встретила и достала пистолет. В комнате Екатерины Павловой был обнаружен труп Нины Гольдштейн, содержательницы борделя. Правда, через несколько минут выяснилось, что труп вовсе не труп, а Гольдштейн жива. Хоть и находится в бессознательном состоянии. Павлова же была по документам обозначена как Павловская, но позже оказалось, что это не так Но знал это один я, потому как скрыл от следствия документ, способный пролить свет на многое. Должностное преступление, да. Но я-то хорошо знаю, что было бы, подшей я дневник Павловой к делу. Ничего. Ничего бы не было. К тому же Гольдштейн дала достаточно показаний, и, заяви я о дневнике, ничего такого сенсационного не произошло бы.