Она сказала:
— А Грибанько?
Я разозлился:
— Да пошел он! Если непонятливым окажется, то у него будет масса поводов обратиться в эту аптеку еще раз, но уже за лекарствами! Быстрее, Катя, быстрее!
Она колебалась. Я говорил, не глядя ей в глаза. Она чувствовала, что я скрываю от нее многие моменты этого скверного дела. Я чувствовал, что пугаю ее всем тем, что вместе со мной только что пришло в ее жизнь: жуткие новости, паника перед надвигающейся опасностью, необходимость принимать немедленное решение, от которого многое, слишком многое может зависеть. Да и меня самого она не видела больше двух лет. И тут такая неожиданная и не при самых лучших обстоятельствах произошедшая встреча. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут в дверь стали стучать. Грибанько, не иначе. Неужели уже прошло время, мне отпущенное? Или он гонит, как лошадь этого… Пржевальского? Узнать это мне так и не пришлось, потому что за дверью внезапно все стихло, а потом звякнул колокольчик входной двери, впуская глухие шаги и разрозненные голоса. Я вслух предположил, что вот и Гитлер капут, вот и прибыли мусора. Подтверждая мои слова, за дверью рявкнули что-то про КПЗ. Я похолодел. Мне совершенно не хотелось попадать в указанное место. Нечистая совесть хуже любых, даже самых веских доказательств совершенного преступления, а я записал на свой счет два удара прокурору (плюс взрыв), две с половиной минуты под водой (удушье и разорванные легкие Кормильцева), тычок в челюсть проститутке в коммуналке, а также выбитый зуб сутенера Паши из конторы Грибанько и Кати Павловой. Воздух дымно ожег глаза.
Тишина вырвалась на свободу неожиданно, тем более неожиданно, что ее никто не ждал. Я недоуменно слушал и не верил своим ушам. Ушли. Никого. В самом деле ушли.
— Ушли, — сказал я, сам себе не веря. — Я гляну, что там… А ты, Катька, пока побудь здесь.
Упрямая девчонка увязалась за мной. Мы вышли прямо на сидящего у разбитой полки молодого охранника, кроме него в аптеке больше никого не было. Я взял несколько лекарств, охранник хотел помешать на автопилоте, но я легко оттолкнул его, и он упал на пол, откуда смотрел на меня круглыми, как пятаки, ничего не понимающими глазами.
Мы поехали ко мне. Я познакомил Катьку с моими товарищами. Виталик был пьян, он откачивался после недавнего потрясения, а Алексей и вовсе, кажется, был под героином. Один Юлик вел здоровый образ жизни и качал бицепсы в тренажерной комнате. Когда Катька заснула, сваленная всем этим, нервически-буйным, Юлик сказал:
— Хорошая девчонка. Это ее уголовное дело ты забрал у того жирного прокурора? Что она там сделала?
— Убила собственного брата. Урку. Не знаю, я ее брата не видел, но то, что о нем слышал… редкий ублюдок был, наверно.
— А ты к ней неровно дышишь. Женился бы, что ли, остепенился. Сколько тебе, Рома, лет? Ведь и двадцати еще нет?
— Есть, — озлобленно сказал я. — Больше. А Катьке — лет восемнадцать. Рано нам еще жениться.
Юлик хохотал над этим моим «рано еще жениться» так, что у него слезы на глазах выступили, а в комнату два раза с резиновой рожей заглядывал Алексей, чтобы проверить, не поехал ли наш Джульетта по фазе.
— Ра-а-ано? — стонал он и снова заходился в хохоте. — Стаж в эскорте по нескольку лет намотали… а тут — ра-а-ано… ох, насмешил!
— Ну или поздно.
Юлик посерьезнел:
— А что ты дальше с девчонкой думаешь делать? Насчет жениться — это я, конечно, загнул. Но и ты про это «рано жениться» прямо как Жванецкий сказанул. Перекрыться ей надо. В розыске ведь.
— Поможем, — сказал я. — Есть у меня мысль одна.
— Опять на блядскую стезю ее отправишь? Битая уже девчонка, битая, а ты ее снова?.. Поди, через Фила Грека хочешь обтяпать?
— Ну не могу же я ее устроить архиепископом! — огрызнулся я.
— Не можешь, — согласился Юлик — Тем более что женщин в высшее духовенство не берут. Так и говори, что хочешь через Грека к Нине Ароновне в этот самый досуговый центр ткнуть. Тем более что Фил говорил: есть у них вакансии, у них две девчонки-элитки выбыли из строя на неопределенное время. Правильно я мыслю?
Юлик мыслил правильно, совершенно правильно: я в самом деле определил Катю в эскорт-контору, которая была не чета всем ее прежним конторам, включая саратовскую «Виолу». Про богадельню Грибанько и Паши-сутера я вообще умалчиваю. Контора называется «досуговый центр» — простенько, анонимно и со вкусом. В Подмосковье. Тамошняя бандерша пару раз кувыркалась со мной до того, как мы к ним переехали.
Читать дальше