Анатолий Афанасьев: Сошел с ума

Присутствующие хранили торжественное молчание, и даже девицы перестали шипеть, а одна из них — краем глаза я заметил — была на грани обморока.

— Я так и думала, — спокойно объявила Полина. — Мы не случайно с вами встретились, дорогой Михаил Ильич.

Маркуша с убитым видом принес целлофановый пакет, набитый стотысячными купюрами, которые Полина равнодушно запихнула обратно в чемоданчик.

— Теперь надо выпить, — сказала она.

По дороге к выпивке, в тесном промежутке коридора, произошла любопытная сценка. Полина остановилась, да так резко, что я сзади на нее наткнулся, ухватив за теплые плечи. Пробормотал:

— Извини, пожалуйста!

Она молча открыла чемоданчик, наугад выгребла несколько ассигнаций. Протянула мне:

— Спрячь, Михаил Ильич. Твоя доля.

Я отшатнулся, будто увидел змею. Но получилось ненатурально, опереточно.

— Если не возьмешь, — Полина загадочно улыбалась, — я их выкину. Мне чужого не надо. Примета плохая.

Я сунул деньги в карман шелестящим комком. Чуть позже, в туалете пересчитал: два миллиона шестьсот тысяч рублей. Обыкновенно я тратил не более пятисот-шестисот тысяч в месяц и то полагал, что живу не по средствам. Многие из прежних моих знакомых перебивались на пенсию в двести-триста тысяч и тоже относили себя к зажиточному среднему классу, для которых произвели удивительную реформу удалые последователи Сакса.

Снова мы сидели за пластиковым столиком, отгороженные плюшевой занавеской, и кудрявый ферт Сава топтался рядом.

— Выпить и закусить, — распорядилась Полина.

— Может, осетринку подать? — глубокомысленно осведомился официант. — С пылу, с жару. Удалась нынче осетринка. Я передал Данилычу, что ты здесь, уж он постарался.

— Давай осетринку, — согласилась Полина. — Но без этой ржавой подливы, ладно?

— Зря ты так, — насупился Сава, одернув зеленый жакет. — Подлива хорошая, на мексиканском перце. Вот пусть господин попробует, оценит.

Вскоре на столе появилась водка в хрустальном графинчике, бутылка красного вина, холодные закуски. Будучи богатым человеком, я закапризничал:

— Мне бы, пожалуй, пивка холодненького, если возможно.

Мгновенно передо мной оказались две запотевшие темные бутылки «Туборга».

— Ну что ж, — сказала Полина после того, как чокнулась со мной и выпила. — День начался неплохо, не правда ли, дорогой?

— Не знаю.

— Что тебя беспокоит?

Что-то меня задело в его словах.

— Да вы все тут, кажется, не простачки.

— Да уж милый человек, этот так.

В какой-то момент мы с Полиной очутились среди танцующих пар перед помостом, на котором наяривал небольшой оркестр. Чего танцевали — не помню, но это не имело значения. Полина вертелась в моих руках, как угорь, колотясь об меня то грудью, то тугими бедрами, смеялась и странно, жадно раздувала ноздри, и в конце концов я поймал ее, прижал к себе и поцеловал в губы.

— Ого! — воскликнула она не без одобрения. Смутясь, я объяснил, что последний раз танцевал лет двадцать назад и напрочь забыл, что за чем в танце следует. Но помню, что учтивый кавалер обязательно должен чем-нибудь порадовать партнершу.

— Порадовал, Мишенька, порадовал! — хохотала Полина, не отстраняясь далеко. Тут в бок меня пребольно толкнул какой-то громила, резвящийся в обнимку с молоденькой полураздетой наядой. От толчка я чуть не повалился на пол.

— Поосторожнее бы надо, — обронил в сердцах.

— Чего?! — удивился бугай. — Это ты мне, дедок?

— Кому же еще? — пролепетал я, уже сознавая, что лучше бы держать язык за зубами. Громила оставил девицу и развернулся ко мне могучим корпусом. Выпученные глаза полны удивления. Я не был для него противником, и он с натугой придумывал, как позатейливее утихомирить раздухарившегося старичка — и придумал. Хохоча, надвинулся жизнерадостной массой.

— Говорящие пеньки, га-га-га! А вот мы им счас верхушки посшибаем.

Но сшибать верхушки ему не пришлось, потому что меня заслонила Полина. Ловко вывернулась из-под моей руки и влепила обидчику звонкую оплеуху. Ее лица я не видел, зато видел лицо громилы, на котором в мгновение ока произошел ряд поразительных метаморфоз. Оно потухло, побледнело, и боевой азарт сменился забавным выражением какой-то телячьей тоски.

— Не понял?! — выдал он привычную для нынешних горилл кодовую фразу.

Чтобы его еще лучше вразумить, Полина отвесила вторую затрещину с левой руки. Быстрая расправа произвела на окружающих удручающее впечатление — оркестр умолк. В чуткой тишине Полина прошипела: