Зоран Чирич - Хобо

Да, я хотел воспользоваться этой подушкой. Я хотел положить подушку ей на лицо и задушить ее. Вместо этого я спросил пристыжено: «Хочешь сигарету?».

«Это ты решил за мной поухаживать?». Она захихикала, звук был каркающий и такой громкий, что мне пришлось прикрыть ее рот ладонью. Ухмылка осталась у нее на губах, еще более болезненная и издевательская, чем была у Пени. Неожиданно у меня перед глазами возникла его бритая голова, крепко вросшая в надежные широкие плечи. Она была его отражением в кривом зеркале. Я ждал, что в любой момент Капо ди тутти капо воскреснет и с крайним сожалением сообщит мне, что, вот, подошла и моя очередь. Я попытался выпрямиться, но было поздно. Даница поцеловала меня холодными, вялыми губами. Я почувствовал затхлый вкус, который напомнил мне чай из березовых листьев, который пила моя мать, у нее были больные почки, а я как-то раз по ошибке его попробовал. Ух, я думаю более затхлый вкус даже представить себе невозможно. Он производил впечатление чего-то гниющего, но недосгнившего . Мать потом призналась, что когда пьет его, всегда затыкает нос.

Даница заметила отвращение на моем лице. Она отодвинулась, смерила меня взглядом, увидела, что желудок у меня подступает к горлу. На этот раз я посмотрел ей прямо в глаза. Они блестели — мутно-зеленые, подернутые коричневатой пленкой.

«Ну, что, рок-н-ролл жив?», прорычала она, протестуя против того, чтобы быть оскорбленной еще и таким образом.

«Поздно для рок-н-ролла», простодушно вздохнул я, проглатывая ее презрение без малейшего желания отвергнуть его. Все прошло, и теперь мне было безразлично.

«Тем хуже для тебя», фыркнула она, перевалившись на спину, не замечая, что выставляет напоказ свою грудь с острыми сосками.

Я пожал плечами, сдается мне, что и рок-н-роллу было не особенно хорошо.

«Какая жалость», поделилась она с подушкой.

Я встал, простоял внушительный кусок вечности и направился к двери. Мы не расстались. Мы просто вернулись на свои места, те, которые нам отведены.

С утра я был гораздо более собранным, чем обычно. Приведенным в порядок должным образом. Засаленные волосы, красные белки глаз, пожелтевшее щетинистое лицо — зеркало в ванной прояснилось от моего вида . Я дохнул в него, проверить запах изо рта. Он был здесь, мой преданный и сильный товарищ, изо рта несло переваренным говном. Ух. Еще одно утро без пробуждения, когда стоя под душем, спишь и видишь сны о тайнах метаболизма и татуировке на левой стороне груди. Было бы приятно мылить герб «Манчестера» и наблюдать, как твоя грязь исчезает в сливном отверстии, черном от кучерявых, в последний раз намыленных волосков, и постоянно чувствовать, что стальная эрекция отделяет и защищает тебя от всего остального мира. Тщательно вычистив следы грязи из-под ногтей, я посчитал себя готовым. К завтраку. После таких, продолжавшихся всю ночь мучений у меня даже аппетит пробудился.

Жратва меня чрезвычайно утомила. Слишком много ненасыщающего шума: бряканье, отрыжка, посасывание и другая оральная гимнастика. Вместо меня, жевала огромная, сладкая усталость. Она жевала меня — развернутый и снова завернутый пустой сэндвич. Я постепенно упаковывал себя в собственную атрофировавшуюся кожу. Все-таки наполнение желудка и вялые движения головы это не бог весть какая деятельность. Поэтому я воспользовался тем небольшим количеством электричества, которое еще тлело в моих ногах и руках, и кое-как вырвался из сонного прозябания.

Я решил, что лучше будет пройтись. На улице народу было до хренища, но немного воздуха еще оставалось, можно было дышать и даже продуть забитые вентили, я скоординировал движения и зашагал в ногу со своими нервами. Я вбросил себя в определенное состояние, и теперь назад хода нет: я весь разбит и разбросан, я распадаюсь в пространстве, я превращаюсь в гудение, а потом собираюсь в одно целое, и этого хватает, чтобы свернуть на следующую улицу.

Раскалившееся солнце сидело на корточках на самом верху небесного свода. Его смолистый свет падал медленно, затвердевал и заполнял трещины и выбоины в асфальте. Вокруг меня сменялись грязные городские пейзажи цвета счищенной ржавчины. Никто ничего не соображает. Люди берут пример с космоса, они даже не пытаются походить на прохожих . Растерянно смотрят вокруг, как будто только что сошли с поезда, таща свои бледнолицые телеса и багаж, набитый хорошими манерами. Это был один из тех жарких сентябрьских дней, когда каждый чувствует себя жалким. В довершение ко всему, весь город пропах печеным перцем.