Зоран Чирич - Хобо

Я побрился, проверил свое лицо, выбрал белье и то, что надевают на него, потом вышел из дома. Там были улицы и прохожие, которые, случайно или нет, проходили, не замечая друг друга. Кучка куриных костей на смолистой поверхности асфальта. Солнце бросало отблески поздней весны в витрины и на террасы кофеен. Последний майский ветерок в этом сезоне. Я выбрал место поспокойнее, сел за столик в отцветающей, наполненной ароматами тени и заказал выпить. Ясно, что заказывая выпить, ты тут же, хочешь не хочешь, получаешь и собеседника.

«Эй, Зокс, тебя не было на открытии», Наталия улыбалась двусмысленно, словно на чем-то меня застукала.

«А тебя не было на закрытии», я ответил ничуть не менее двусмысленной улыбкой.

«Кто потерял больше?» у Наталии была слишком оживленная манера держаться, чтобы она дала себя чем-то смутить. А вообще-то она давала то там, то здесь, то одному, то другому.

«Каждый получил свое», сказал я в нос, сквозь туман вспоминая что-то, что, получается, открывалось и закрывалось, а между открытием и закрытием был вакуум, заполненный вместо конфетти незваными гостями и официальной тусой. Охотник убивает только тех животных, которых не может поймать живыми. Со зверями иначе. Так говорил мой отличавшийся странностями дядя, машинист локомотива, когда возвращался с охоты с пустыми руками. Вообще-то, его страстью было оружие, а охота — просто возможностью расслабиться, сбежать от домашнего шума и гама.

Но, когда много лет спустя я как-то взял в руки фотографию покойной тети, чувствуя пальцами осколки, зазубренные кусочки собственного детства, которое уже превратилось в далекое, неповторимое, неузнаваемое прошлое, дядя предложил мне сигарету и тихо пробормотал, что это и есть его единственный настоящий трофей. Не знаю, кого он имел в виду — животных или зверей. Но я точно знаю, что Наталия никак не вписывалась ни в одно из моих воспоминаний. Может, именно поэтому я позволял ей время от времени приклеиваться ко мне.

«Хорошая у тебя куртка», сказал я, щупая материал. «Вкус у скупщиков краденого становится все лучше». Мой большой и указательный пальцы оставляли следы на дениме с водоотталкивающей пропиткой.

«И у тебя неплохая куртка», сказала Наталия. «Махнемся?». Это звучало как приглашение . Она уже несколько раз носила мою замшу, причем на голое тело. Вечно какая-то поза.

«Она сильно поношенная», я потер рукав.

«Для натуральной замши это не страшно». Она надула губы, как будто ждала дистанционного поцелуя. Губы у нее были мясистые, прямо как две сосиски.

«Слушай, это у меня сегодня первая рюмка», я сменил тему, воодушевленный своим окончательным пробуждением . «Выпьешь чего-нибудь?» предложил я ей в качестве пролога к ничему.

«Мне слишком рано для выпивки». Сегодня мы с ней не совпадали по фазе.

«А-а», я посмотрел на нее с притворной заинтересованностью, «исправляешься».

«Исправляться я не собираюсь», двусмысленная улыбка испарялась в табачном дыму.

«Я тоже», я заказал еще рюмку. Во всех кофейнях одно и тоже: вместо дозатора пользуются пипеткой для глазных капель.

«Так значит…», она не закончила вопрос. Если это вообще было началом вопроса.

Я пожал плечами как черепаха в поисках панциря. «Я не знаю, что было потом», проговорил я извиняющимся тоном. Я не только не был на открытии того чего-то, но и закрытие пропустил.

Сейчас мы смотрели над головами друг друга. Ничего особенного там не было видно.

«Не забудь купить газеты. Тебе нужно какое-то занятие». Это было разумное предложение насчет того, как убить время до полудня. Я поднял рюмку в знак одобрения, а она поднялась со стула.

С ее стороны было очень тактично оставить меня спокойно допивать свое. Я не вступал в серьезные отношения с девушками. По-моему, каждая девчонка это женщина, уверенная в том, что Господь Бог поручил ей заботиться о мужском взрослении. «Самая новая бывшая девушка» — так я называл каждую, которая захотела бы еще раз со мной встретиться. Это не означало: выебать и выбросить. Нет, мой принцип был менее жестоким. Проведи со мной время и исчезни. По-тихому и быстро. Без проблем и без лирики. Я не строю из себя мачо. Достаточно для меня, достаточно для обоих. Любой другой вариант сводился к возникновению патетических вопросов типа: «А папа тебя лапал, когда ты была маленькая? Он от тебя чего-нибудь хотел? А ты ему дала?»

Я отправился в биллиардную «Чоя». Я вовсе не собирался закатывать шары в лузы, я хотел положить в карман деньги. Деньги, которые мне задолжал мой партнер по бывшему бизнесу. Риста Сантос. Светловолосый прохвост с узкими плечами, круглым лицом и толстыми щеками. Прошлым летом мы затеяли одно дело — я изготовлял бижутерию, а он ее продавал. Что-то на море, в Будве, что-то на книжной ярмарке в Белграде и еще в нескольких точках . Его задачей было обеспечить разрешение на торговлю и потом торчать рядом с прилавком и объяснять продвинутым, но малообеспеченным посетителям, что такое настоящее недорогое произведение искусства для подарка или украшения собственного внешнего вида. Один тип, с которым я в начале девяностых занимался контрабандой сигарет из Болгарии, научил меня делать разные виды сережек, главным образом из керамики, стразов и пробки. А еще из «заливки», это прозрачный столярный клей, который отлично схватывается и окрашивается любой краской, тушью, чернилами, кроме того в него можно поместить прозрачный циркон, малахит или нефрит. Особенно нравились мне сережки-«летучки», я их так окрестил за то, что они начинали покачиваться при малейшем ветерке. Делал я их из проволоки и кальки, на которой изображал китайские иероглифы, переписанные из «Женьминь жибао». Эту газету отец привез из Китая, он туда ездил лечиться иглоукалыванием, и перед возвращением завернул в печатный орган Коммунистической партии Китая шелковые скатерти и шторы, которые купил маме. Риста жаловался, что покупатели постоянно спрашивают его, что написано на сережках, и тогда я выдумал для него несколько вариантов перевода: «Самурай ищет врага в лесу» или «Мандарин смотрит за гору». Однако все сезоны уже закончились: и морской, и книжно-ярмарочный, и новогодний. От сережек ничего не осталось и пришло время поделить прибыль. Своей доли я не получил. Она ушла на Ристины «деловые оргии». Так получилось. Я закрыл на это глаза, на некоторое время, пока он не очнется от гулянок и не «вернется в жизнь». Я не настаивал, не надоедал ему. Но время шло, а Риста все никак не попадался мне на улице, не звонил по телефону, чтобы назначить день возвращения долга. Черта, подведенная под счетом, растянулась настолько, что грозила вот-вот лопнуть. Все это напоминало мне резинку, которая выдержала тысячу стирок и кипячений, а теперь потеряла свои свойства, и трусы начали сползать, причем до самых колен. И я опасался, что трусы пришли в такое состояние, что пора отправить их на помойку. Звучит глупо, но я начал беспокоиться за свои деньги. В этом городе взыскать с компаньона долг равнозначно задаче прорваться через гимен пятидесятилетней монашки. Тут придется потрудиться.