Аль Странс: Завещание

Мальчик кивнул.

― У вас есть менора? Нет? Я принес с собой. Вот, небольшая, но очень симпатичная.

Он достал из своей бездонной сумки восьмисвечник, бережно поставил его на стол, вынул свечи и спички.

― Шай, подойди ко мне, пожалуйста, – попросил он очень мягко и тот повиновался, несмотря на внешнюю ершистость.

― Мы зажжем с тобой три свечи потому, что сегодня наступает третья ночь из восьми, когда горело масло достаточное лишь для одного светильника. Что это было, ты знаешь, Шай?

― Это было чудо от Элоим.

― Что он сказал? – шепнул супруге старик.

― Элоим это Господь на иврите, – так же тихо ответила женщина.

― А когда это произошло, ты помнишь, Шай?

― Во время войны с греками. Они захватили Израиль и хотели заставить евреев молиться их богам.

― А ведь греки тогда были язычниками и поклонялись множеству богов. А у евреев единственных в те времена был один Бог. И так и остался, Бог един! Ты умница, Шай, это всё так, и восстание Маттитьягу и его пяти сыновей, которых в народе называли Маккавеями, что в переводе означает «молот», завершилось изгнанием греков из этой страны. Это случилось в древние времена, но чудо лампады произошло после победы! Иудеи убрали все символы греческих богов из Храма и хотели освятить его,– говоря это, раввин Эзра, смотрел своим лучистым взглядом на мальчика и тот, порою, при всей своей замкнутости, поднимал на него глаза и ловил этот необыкновенный свет.

Номи так же заметила перемену в поведении сына и некую удивительно приятную атмосферу в её маленьком жилище с появлением этого человека.

― Когда всё было готово, они вдруг обнаружили, что особого масла для Божественного храмового светильника хватит лишь на один день. Для изготовления же нового кошерного масла нужно было, по крайней мере, восемь дней. И что они сделали, Шай?

― Они зажгли то масло, что было и освятили храм!

― Ты прекрасно знаешь историю, мой дорогой! И пока они готовили новое масло для храмового светильника, прошло восемь дней!

― И все эти дни горело то масло, что было только на один день! – уже сам живо произнес Шай.

― Вот и скажи после этого, что Бога не было за кулисами борьбы и победы иудеев над сильным и грозным завоевателем! А теперь, Шай мы поставим менору туда, где ей и положено стоять. Ты знаешь где?

― На подоконнике. Чтобы все видели.

― Прекрасно, Шай! Послушай, мы с тобой можем поменяться, ты будешь учителем, а я учеником. Ты всё знаешь лучше меня! Идем, зажжем свечи.

Когда они выполнили обряд и поставили подсвечник с тремя горящими свечами на стол у окна, они заметили, что во многих окнах горят подобные огни. Они вернулись за общий стол в гостиной.

― А теперь, прошу, будем лакомиться типичным ханукальным блюдом.

Он открыл коробку, ещё прежде выставленную им на стол, и попросил тарелки. По комнате разлился пряный аромат жареной картошки.

― Прошу вас, латкес, ещё горячие, моя супруга приготовила специально перед моим выходом к вам. Это картофельные лепешки, поджаренные в масле, прошу!

― А какая связь картошки с праздником? – несколько стесняясь, спросил старик.

― Масло!- воскликнул молодой раввин с детской радостью, подкладывая теплые ароматные маслянистые лепешки на тарелку Шаю.

Сев рядом за стол, Эзра Гур, разглядел отца мальчика лучше. На бледном и небритом лице его с синими кругами под глазами лежала печать глубочайшей грусти, а в глазах отражалась неподдельная тревога. Он выглядел человеком постаревшим скоропостижно.

После трапезы раввин спросил о потребностях семьи, о настроении, просил разрешения принять его завтра, а в субботу пригласил в свой дом на субботний ужин. Уходя, он пожелал всем золотых снов и доброй ночи. Уже на лестничной площадке Номи остановила его и просила принять конверт.

― Что это? – удивленно спросил Раввин.

― Это знак нашей благодарности… Тут не много, то что мы можем… мой муж, Арье, просил благодарить вас.

― Голубушка, вы знаете, то есть вы не знаете, что хасиды хабада никогда не берут денег за мицвот, иными словами за благодеяния! Поймите, дорогая, то, что я и мои братья по вере, делаем, приносит нам истинную радость и удовлетворение. Я не пришел к вам за плату. Мой раввин, учитель из Любавича, говорил нам, что человек рождается со сжатыми кулачками, как будто хочет всё удержать в своих руках, а уходит из жизни с распростертыми ладонями. Мы хотим давать людям радость и добро при жизни. Я не возьму этих денег, они вам сейчас важнее. Но когда вы крепко встанете на ноги, вы будете сами жертвовать, что в ваших силах, слабым.