Артуро Перес-Реверте - Королева Юга

– Ты правда знаешь, где он?

– Конечно.

– А у него есть хозяин?.. Я хочу сказать – другой хозяин, кроме тебя.

Огонек сигареты на мгновение вспыхнул ярче. Тишина.

– Это хороший вопрос, – наконец отозвалась Пати.

– Черт побери. Это самый главный вопрос.

Они опять замолчали. Ты ведь знаешь куда больше меня, думала Тереса. У тебя воспитание, порода, образование, адвокат, который иногда тебя навещает, и неплохие денежки в банке, даже если они принадлежат твоей семье. Но то, о чем ты мне сейчас говоришь, я знаю – и даже, возможно, гораздо лучше тебя. Хотя у тебя есть эти два шрама, похожих на звездочки, и жених на кладбище, и сокровище, которое ждет, когда ты выйдешь на волю, ты видела все это сверху. А я смотрела снизу. Поэтому я знаю то, чего ты не видела. Что было далеко-далеко от тебя с твоими светлыми волосами и белой кожей и манерами богатой дамочки из района Чапультепек. В детстве я видела грязь на своих босых ногах – там, в Лас-Сьете-Готас, где пьяные на рассвете стучали в нашу дверь, и я слышала, как моя мама открывала им. А еще я видела улыбку Кота Фьерроса. И камень Леона. Я швыряла настоящие сокровища в море на скорости пятьдесят узлов, когда за самой кормой резал воду мавр. Так что давай не будем.

– На этот вопрос трудно ответить, – в конце концов заговорила Пати. – Конечно, есть люди, которые искали его. Они считали, что имеют на него кое-какие права… Но это было давно. Теперь никто не знает, что я в курсе.

– А зачем было рассказывать мне?

Огонек сигареты дважды красновато блеснул, прежде чем Тереса услышала ответ:

– Не знаю. Или, может быть, знаю.

– Вот уж не думала, что у тебя такой длинный язык. А представь, я окажусь стукачкой и пойду болтать направо и налево.

– Нет. Мы уже давно вместе, и я наблюдала за тобой. Ты не из таких.

Снова наступила пауза, затянувшаяся дольше предыдущих.

– Ты не болтаешь, и ты не предательница.

– Ты тоже, – ответила Тереса.

– Нет. Я совсем другая.

Тереса увидела, как огонек сигареты погас. Ее одолевало любопытство, но вместе с тем ей хотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился. Дай Бог, чтобы она больше не вспоминала об этом, подумала она. Я не хочу чтобы завтра Пати пожалела, что наболтала лишнего, говорила со мной о том, о чем не стоило, что далеко от меня – там, куда я не могу пойти за ней. А если она сейчас уснет, мы всегда сможем притвориться, что ничего не было, и свалить вину за все на порошок, вечеринку и текилу.

– Может, в один прекрасный день я предложу тебе съездить за этим кладом, – вдруг снова заговорила Пати. – Вдвоем – ты и я.

Тереса затаила дыхание. Да уж, подумала она. Теперь нам уже не удастся сделать вид, что этого разговора не было. То, что мы говорим, держит нас в плену гораздо крепче, чем то, что мы делаем или о чем молчим.

Самое большое зло, выдуманное человеком, – слово.

Вот взять собак – они такие преданные как раз потому, что не умеют разговаривать.

– А почему именно я?

Она не могла ответить молчанием. Не могла сказать «да» или «нет». Требовался ответ, и этот вопрос был единственно возможным ответом. Она услышала, как Пати повернулась лицом к стене. И только потом ответила:

– Я скажу тебе, когда наступит момент. Если он наступит.

– Бывают люди, чье везение складывается из бед и неудач, – заключил Эдди Альварес. – Именно это произошло с Тересой Мендоса.

Его глаза, казавшиеся меньше за стеклами очков, смотрели на меня с некоторой опаской. Мне пришлось потратить известное время и прибегнуть к услугам нескольких посредников, чтобы он оказался передо мной на этом стуле; но в конце концов он оказался на нем, едва ответив на мое рукопожатие прикосновением кончиков пальцев, и вот теперь сидел, то засовывая руки в карманы пиджака, то вынимая их обратно. Мы беседовали на террасе гибралтарской гостиницы «Рок», куда солнце просачивалось пятнами золотого света сквозь листья плюща, пальм и папоротников сада, буквально подвешенного на склоне Скалы. Внизу, по ту сторону белой балюстрады, раскинулась Альхесирасская бухта, как бы светящаяся и нечетко очерченная в голубой предвечерней дымке; белые паромы на кончиках прямых кильватерных струй, африканский берег, едва обозначившийся за проливом, стоящие на якоре корабли, обращенные носами на восток.

– Ну, насколько я понял, поначалу в этом ей помогли вы, – сказал я. – Я имею в виду – в смысле бед и неудач.

Адвокат дважды моргнул, повертел свой стакан на столе и снова посмотрел на меня.