Артуро Перес-Реверте - Королева Юга

– Поехали в моей, – сказал Языков, не отвечая на безмолвный вопрос Тересы.

Что это он замышляет, думала она. Этот чертов русский. Минут пятнадцать три машины, ехавшие одна за другой, петляли по улицам, уходя от возможного хвоста. Затем выбрались на шоссе и вскоре оказались в Нуэва-Андалусии – районе новостроек. Там «мерседес» въехал прямо в гараж еще не совсем законченного коттеджа с небольшим садом и высокими стенами вокруг.

Языков с бесстрастным лицом помог Тересе выйти и пошел вперед. Они поднялись по лестнице в пустую прихожую (у стены были аккуратно сложены кирпичи), где крепкий мужчина в спортивной рубашке, сидя на полу, листал журнал при свете бутановой лампы; увидев вошедших, он поднялся. Языков сказал ему что-то по-русски, и тот, несколько раз кивнув в ответ, повел их в подвал. Там пахло свежим цементом и сыростью.

Потолок подпирали металлические и деревянные брусья; на одной из подпорок висела лампа. Мужчина в спортивной рубашке прибавил свет. И тогда Тереса увидела Кота Фьерроса и Потемкина Гальвеса. Голых, прикрученных проволокой за запястья и щиколотки к белым пластиковым стульям. Оба выглядели так, что сразу же стало ясно: в их жизни бывали ночи и получше.

– Я ничего больше не знаю, – простонал Кот Фьеррос.

Судя по тому, что увидела Тереса, их пытали не слишком сильно – так, почти что для проформы: в ожидании более конкретных инструкций подвергли небольшой предварительной обработке и дали пару часов, чтобы поразмыслили, подключили воображение и дозрели, думая не столько о том, что уже было, сколько о том, что им еще предстоит. Ножевые порезы на груди и предплечьях были неглубоки и уже почти перестали кровоточить. У Кота вокруг ноздрей запеклась кровь, рассеченная верхняя губа вздулась, из уголков рта сочилась розоватая слюна. Видимо, его били металлическим прутом, потому что на животе и ногах виднелись свежие вспухшие рубцы, набрякшая мошонка была лилово-красной. В воздухе остро пахло мочой, потом и страхом, который заползает в самые кишки, расслабляя их, лишая упругости. Человек в спортивной рубашке на ломаном испанском задавал Коту вопрос за вопросом, чередуя их с увесистыми пощечинами, от которых лицо киллера дергалось то в одну, то в другую сторону, а Тереса, как зачарованная, смотрела на огромный горизонтальный шрам, изуродовавший правую щеку мексиканца, – след от пули сорок пятого калибра, которую она сама выпустила в него в упор несколько лет назад, в Кульякане, когда Кот Фьеррос решил, что жаль убивать ее просто так, прежде не поразвлекшись. Все равно ей конец, чего зря пропадать такому товару, так он сказал, а потом был яростный и бессильный удар Поте Гальвеса, в щепки крушащий дверцу шкафа; Блондин Давила был одним из наших, вспомни, Кот, а она была его девчонкой, мы ее убьем, но давай уж уважим ее. Черное дуло «питона», почти милосердно нацеленное ей в голову, отойди, браток, чтобы тебя не забрызгало, и покончим с этим.

Воспоминания накатывали волнами, все более отчетливо, обретая почти физическую осязаемость, и наконец Тереса почувствовала жжение внутри, в низу живота, не менее явственное, чем жгущие ее огнем память, боль и отвращение. Ощутила дыхание Кота Фьерроса на лице, жадное вторжение его тела в свое, смирение перед неизбежностью, прохладную гладкость пистолета в раскрытой сумке на полу. Потом был грохот выстрела. Выстрелов. Прыжок из окна, ветки, раздирающие ее голое тело. Бегство. Она вдруг обнаружила, что ненависти в ней нет. Только безграничное холодное удовлетворение. Ощущение власти – ледяное, спокойное, невозмутимое.

– Клянусь, я ничего больше не знаю… – Звонкие пощечины резко отдавались под сводами подвала. – Жизнью матери клянусь…

У этого сукина сына была мать. У Кота Фьерроса, как и у всех остальных, была его трижды проклятая мать – там, в Кульякане, и, несомненно, он посылал деньги, чтобы облегчить ей старость: деньги из тех, что получал за каждое убийство, каждое насилие, каждое избиение. Конечно же, он знал – и немало. Хотя его только что избили и порезали, он знал еще многое и о многом; но Тереса была уверена, что он уже рассказал все о своем приезде в Испанию и своих намерениях: имя Мексиканки, достаточно известное в мире наркобизнеса на побережье Андалусии, достигло древней кульяканской земли. Так что убрать ее. Старые счеты, беспокойство о будущем, конкуренция или черт знает что еще. Чтобы уж довести дело до конца. Разумеется, в центре этой паутины находился Сесар Бэтмен Гуэмес.