Тед Деккер - Обреченные невесты

«Неужели этот святой лис снова перехитрит меня? С чего он торопится на тот свет? Умом тронулся?»

Нервы Квинтона были натянуты как струна. Он наклонился, схватил дрель и прижал к лодыжке Человека Дождя. Мотор взревел, затем заработал ровнее.

Квинтон распрямился и критически оглядел содеянное. Человек Дождя не сводил с него глаз. Лицо его сделалось белым как мел, губы дрожали, из раны текла кровь. Но он не вскрикнул и даже не застонал.

— Что, так и будем молчать?

«Надо быть поосторожнее, нельзя, чтобы Человек Дождя потерял сознание».

— Ну же, кричи. Кричи так, чтобы мне захотелось заткнуть уши.

Молчание.

— Не хочешь? А ведь ты солгал. Ты сдерживаешься, потому что боишься: вдруг она услышит твой крик и придет сюда. Потому что именно так поступают по-настоящему красивые внешне и прекрасные внутренне люди. Мы оба это знаем. Они всегда спешат на помощь олухам, попавшим в беду.

И вновь ни слова от пленника. С каждой минутой Квинтон все больше уважал, презирал, любил и ненавидел этого человека.

— Я места живого на тебе не оставлю. А если будешь молчать, закричу сам, и она прибежит сюда. Тогда я и за нее возьмусь.

Взгляд Человека Дождя метнулся куда-то за спину Квинтона, глаза его расширились.

— Привет, Квинтон.

Если не считать телефонного разговора, он впервые за последние семь лет услышал ее голос. Нежные, ласкающие модуляции поразили его в самое сердце. Он медленно повернулся. У входа, одетая в алую блузку и джинсовые шорты, стояла Райская Птичка.

В ее бездонные глаза Квинтон заглянул первый раз после той давней ночи. Они были все так же убийственно прекрасны.

— Привет, Птичка, — ответил он.

Брэд сидел потрясенный и умолял Бога о последней милости: «Ну пожалуйста, пожалуйста, не пускай ее сюда. Вели уйти. Пусть ничего не слышит».

Он смотрел, как Коллекционер Невест кружит над ним с дрелью в руках, слышал его угрозы и страстно молился: «Умоляю, защити ее. Она невинна, простодушна, она примчится сюда из любви ко мне, но пусть так не будет. Пожалуйста, не надо».

Квинтон нагнулся, прижал дрель к лодыжке… Брэда пронзила страшная боль, судорога прокатилась по всему телу. Свело желудок, помутилось зрение, но закричать он не мог себе позволить.

Квинтон что-то говорил, но Брэд не слышал. Он продолжал молиться: «Пожалуйста, пожалуйста, спаси ее. Спаси. Она же твое дитя. Спаси ее…»

Слева послышался шорох. Он взглянул туда и увидел… Этого он боялся больше всего на свете. Птичка стояла в проеме двери, напоминая ангела милосердия.

У Брэда перехватило дыхание.

— Привет, Квинтон.

Тот застыл. Затем медленно повернулся. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, и Брэд мог только гадать, что за страшные мысли роятся в сознании этого психопата.

— Привет, Птичка.

Брэду хотелось закричать: «Лети отсюда, Птичка! Лети подальше! Это монстр, он не пощадит тебя. Ты страшно наивна! Лети!»

Он застонал, пытаясь собрать все силы, чтобы не потерять сознание. Нельзя, чтобы все кончилось так! Она должна улететь.

Но Птичка стояла, не сводя глаз с убийцы, а Квинтон — с нее.

Брэд тяжело дышал, почти парализованный страхом, но наконец обрел дар речи.

— Лети… — И еще раз, на крике: — Лети отсюда, Птичка, лети!

— Нет, Брэд. Не сейчас.

Голос у нее такой тихий, такой нежный, такой невинный.

«Она хочет умереть за меня!»

Квинтон подошел к столу, отложил в сторону дрель и взял пистолет.

Птичка перевела взгляд на Брэда. По щекам ее катились слезы. Но она не пошевелилась.

— Пожалуйста, Птичка, умоляю… Умоляю…

Он повернулся к Квинтону, стоящему у стены, на которой собирался распять свою жертву.

Брэд попытался снова заговорить, но голос его не слушался. Один лишь шум в голове. Его охватила огромная скорбь.

«Прости меня, Птичка! Прости за то, что позволил тебе полюбить меня. Прости за то, что твоя сломанная жизнь привела тебя ко мне, первому мужчине, который выказал тебе хоть какие-то знаки любви. Ты не должна отдавать за меня жизнь! Это неправильно! Это всего лишь сказки, так только в литературе бывает, я этого не достоин, я дурной человек. Прости. Прости меня, Птичка!»

Их разделяло сейчас шесть метров барака. Квинтон, казалось, погрузился в транс, словно, предвидя приближающийся миг осуществления своих планов, не мог найти слов, чтобы выразить значимость момента. Он стоял с пистолетом в руке и не сводил глаз с Птички. Ни слова торжественного с его стороны, ни проклятий, ни выражения ненависти — даже лицо его было неподвижно и руки не дрожали.