Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Табасаранский, по-моему, — шепнул Шукаев Вадиму.

И к Бахор:

— Переведите, что вы сказали?

— Он вас не тронет… — Бахор поджала тонкие губы и отвернулась.

Манаф встал, покосившись на пистолет, который Жунид держал в руке. Замычал что-то.

— Что он говорит? — повелительно спросил Дараев. — Перестаньте упорствовать, Бахор. Помогите нам, вам же будет лучше…

— Имейте в виду — ваш хозяин обвиняется в пособничестве убийцам, — добавил Жунид. — Не говоря уже о торговле фальшивыми драгоценностями…

— Нет!

— Как хотите, — Шукаев сделал шаг по направлению к Манафу и показал ему дулом пистолета на сейфы. — Открывай!

Глухонемой не заставил его повторять. Повиновался он теперь быстро и беспрекословно, если понимал сразу, чего от него хотят. Если же не понимал, вопросительно смотрел на Жунида, слегка наклонив кудлатую голову, как это делают дворовые псы, пытаясь сообразить, чего требует от них хозяин.

Сейфы были пусты.

Ни одной побрякушки, ни одной пылинки золота.

— Где другие два мастера? — спросил Жунид.

— В армию забрали, — сказала Бахор и села на стул, звякнув браслетами.

— Сними с нее наручники, Вадим, — попросил Шукаев. — Они еще пригодятся нам для более крупной дичи…

Глухонемой, ссутулившись, стоял возле раскрытого настежь большого сейфа и выжидательно смотрел на них. Маленькие глазки его, казалось, совсем ушли в глубь массивного черепа и поблескивали двумя настороженными враждебными точками.

Жунид передал пистолет Вадиму Акимовичу.

— Подержи-ка его под прицелом… Сейчас мы произведем маленький эксперимент…

Он поманил Манафа указательным пальцем на середину мастерской, поближе к лампе, и полез во внутренний карман кителя. Жесты его и все поведение вдруг сделались нарочито замедленными и многозначительными.

Даже глухонемой, видимо, почувствовал, что готовится нечто из ряда вон выходящее, какой-то подвох, направленный, конечно же, против него, и еще больше вобрал тяжелую голову в плечи, не спуская с Жунида заинтересованного, следящего взгляда.

Дараев тоже взирал на друга с не меньшим интересом и недоумением.

Жунид достал, наконец, из кармана плоскую металлическую коробочку от монпансье, неторопливо открыл, заслоняя пока крышкой от Манафа и Бахор ее содержимое, потом громко и членораздельно, стараясь, чтобы глухонемой в этот момент видел движения его губ, произнес:

— Манаф! Вот она… «вторая капля», — и повернул коробку к свету.

Красноватым пламенем вспыхнул александрит. Это было мельхиоровое кольцо.

Единственное пока неясное Жуниду звено в этой цепи преступлений, которую они распутали почти до конца.

Шукаев сам потом признавался, что действовал в тот вечер без заранее обдуманного плана, потому что на выработку такового просто не было времени. Он сымпровизировал, основываясь, очевидно, на подсознательном предчувствии, что именно здесь, в логове старого пройдохи Омара Садыка, он наконец откроет секрет перстня, который, сам по себе не имея ровно никакой ценности, так интересовал ювелира.

И он не ошибся.

Правда, то, что произошло в следующие мгновения, было настолько непредвиденным, настолько похожим на сюжетный ход авантюрного романа, что ни один из них не в состоянии был сразу выйти из шокового состояния, в которое повергло их дальнейшее поведение глухонемого и то, что потом последовало.

Увидев перстень, Бахор ахнула и произнесла загадочную для Вадима Акимовича фразу. Не удивился поначалу Жунид, немного знавший арабский язык.

— Катрантун таниятун! — с суеверным благоговением сказала Бахор и сложила на груди руки, как для молитвы.

Манаф замычал, замотал головой, как бы отказываясь верить в реальность происходящего. И, потянувшись к коробочке, которую протягивал ему Шукаев, тотчас же, словно обжегшись, отдернул руку…

— Ну! — теряясь в догадках, требовательно и жестко сказал Жунид, наступая на него и по-прежнему держа коробку с кольцом в вытянутой руке. — Ну!

Кроме этого невразумительного междометия он не мог сказать ничего другого, потому что не знал, чему приписать испуг, и мистический ужас, и нескрываемую алчность, одновременно отразившиеся на лице глухонемого.

И он был вознагражден. И за смелость, и за осторожность.

Манаф снова подошел, не спуская глаз с губ Жунида, будто не веря себе и ожидая подтверждения. Так ли он понял, что от него требуется.

Дараев тоже инстинктивно почувствовал, что необходимо еще одно, может быть, совсем небольшое усилие, чтобы истина, наконец, открылась перед ними. Он взвел курок и повторил шукаевское «Ну!»