Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Захлопнув книгу, он облегченно вздохнул и покачал головой.

— Век живи — век учись, а дураком помрешь… Корунд это или настоящий александрит — теперь не так важно. Главное — он не будет сидеть занозой в моей голове!

— Да. — сказал Виктор Иванович, почесав затылок. — Действительно. Когда вы мне сказали, что перстень кто-то успел подменить за два-три ночных часа, пока вы спали, извлечь его из запертого ящика…

— И обе двери были на замке, — добавил Жунид.

— Ну, вот. Тем более. Я, откровенно говоря, терялся в догадках. Чудеса да и только! Оказывается, на всякого мудреца довольно простоты.

— Спасибо вам, Виктор Иванович, за книгу. Я испаряюсь! У меня до отъезда еще куча дел!

— Ну, удачи вам, — вставая, сказал Гоголев и крепко потряс руку Жуниду. — Молодец вы. Во всей этой кутерьме нелегко свести концы с концами..

У Парамона была прострелена икроножная мышца Максимум — неделю в кровати, несмотря на изрядную потерю крови. Смуглое лицо его побледнело и заострилось, но он вполне способен был давать показания.

Жунид не имел ни времени, ни желания на прелюдии и уговоры.

— Ну, как? — спросил он сразу — Будете говорить? Не изменили своего решения?

Цыган утвердительно кивнул. Потом нехотя объяснил.

— За покушение на майора НКВД по головке не погладят. Может, скостят мне, начальник, если сам повинюсь?

— Может, скостят, — в том ему ответил Шукаев. — Но гарантировать я ничего не имею права. В протоколе, — Арсен, запиши, — будет отмечено, что вы намеренно не затягивали следствие и чистосердечно рассказали все, что вам известно. Разумеется, если не вздумаете лгать.

Сугуров, как всегда спокойный, внимательный, сидел возле кровати, устроив планшет на тумбочке. На его свежевыбритом лице не было никаких следов недосыпания, хотя он тоже не ложился минувшей ночью.

— Ладно. Чего уж, — слабо махнул рукой Парамон. — Задавай вопросы, гражданин майор. Я не больно говорлив, да и пропустить чего могу невзначай. Опосля скажешь — темню.

— Кто поручил вам выкрасть кольцо?

— Барон.

— Феофан по прозвищу третий?

— А это не прозвище. И дед, и отец его правили табором. Его по батьке — Феофанович. Так и есть — третий.

— Почему не взяли ни одной вещи, кроме перстня?

Парамон сделал над собой усилие, прежде чем ответить.

Лицо его приобрело затравленное, жалкое выражение. Он даже оглянулся на дверь.

— Не бойтесь. Никто не слышит.

— Омар Садык сказал — если возьмешь хоть грамм золота или еще чего там — самое малое, что могу посулить — маникюр, а потом горячую чарку…

— Объясните, что это значит?

Шея цыгана побагровела. Широкой костистой ладонью он вытер со лба испарину.

— Помни, гражданин майор. — Парамон слово держит.

— Я сказал вам, — нетерпеливо перебил Шукаев. — Ваше поведение на допросе будет учтено при рассмотрении дела в суде.

— Ты не видал, майор, ты не видал… — в глазах Будулаева заметался такой дикий животный страх, что даже Шукаеву стало не по себе. — Ты не знаешь, на что похож человек после «маникюра» и «горячей чарки» Омара Садыка. О! Это страшный старик! Перед ним — и барон никто. Так — тьфу, сопля! Растереть ногой — и ваших нет!

— Не отвлекайтесь.

— Кусачки есть у его молодцов, — облизнув пересохшие губы, сказал Парамон. — Раз нажал — пальца нет. Десять раз нажал — две кульки вместо рук… А после свяжут и растопленную тинктуру в рот… Вся шея — в дырках… Ты видел, как раскаленная жижа насквозь через глотку течет… Я ведь что — я маленький человек! Куда мне против Омара!

— Это что же за сказки вы мне рассказываете? — рассердился Шукаев.

— А то не сказки, майор… виноват, гражданин майор, — встретив взгляд Жунида, поправился Парамон. — Я видел, чего осталось от фрайера, который пошел поперек старику Еще при покойном ротмистре Асфаре… в Осетии. Омара тогда звали Ханом. Говорили, сам Унароков стоял перед ним столбом.

— Ладно, предположим, он действительно палач и убийца, к нему мы еще вернемся. С кем вы были? — спросил Жунид, отметив про себя, что уже второй человек после Чернобыльского говорит, ему о первоначальном и, может быть, тоже не настоящем) имени дербентского ювелира.

— Где?

— С кем грабили ювелирный ларек?

— Ловишь, майор? Ты же взял Зубера в церковном дворе.

— Он молчит.

— Ну, и дурак. Я с ним и был. Он камнем продавщицу огрел.

— Зачем камень обернули в платок?

— Феофан велел. Наказать надо было бабенку. Мужик ее дюже зажимистый стал.