Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Что там? — приотворив дверцу своего «газика», крикнул Жунид.

— Тут не проедешь… — выходя на дорогу, ответил Маремкулов. — Пешком надо. Если вообще — надо… — последние два слова он произнес совсем тихо, так, что никто его слышать не мог.

Проселок неожиданно проваливался в крутой яр и шел дальше по его дну, в самом начале оврага, заваленного двумя сраженными молнией, наполовину обуглившимися стволами.

— Да… — протянул фотограф, щелкнув для порядка затвором лейки. — Хорошо трахнуло…

— В конце яр расширяется, — сказал Дуденко. — Поляна. Пасека колхозная.

— Далеко? — спросил Жунид.

— Метров триста.

— Тогда идем. Со мной — Вадим, вы… и вы… — он кивнул проводнику и Семену и добавил на этот раз тоном, не допускающим возражений: — Остальные подождут здесь.

Сбоку от проселка, перегороженного поваленными деревьями, змеилась вниз едва заметная тропинка, заросшая травой.

На дне яра Вадим Акимович заметил резкие вдавленные полосы — следы колес пароконной подводы и вмятины конских копыт.

— Займитесь, братцы, — сказал Шукаев. — По-моему, следы не сегодняшние и не вчерашние. Да и в стороне от дороги. Если найдете более или менее четкие — сфотографируйте.

— У нас есть гипс и все необходимое, — сказал фотограф. — Можем снять отпечатки по всей форме.

— Ну и отлично. Действуйте. А мы пока пройдем на пасеку.

Овраг дальше, как и говорил Дуденко, расширялся и переходил в лощинку, края которой были здесь пологими, и по ним можно было выйти или выехать в любую сторону. Слева, в низине, текла Кубань, метрах в семистах отсюда, а справа луговина круто поднималась вверх. Вдали торчал серый скалистый уступ, освещенный солнцем, а по склону, петляя среди кустов, бежал родничок. На косогоре ровными рядами стояли белые низенькие ящики, над которыми монотонно гудело работящее пчелиное племя, и некрашеная фанерная будка пасечника, крытая горбылем и толем. Чуть поодаль — две березки, между ними — врезанная в стволы широкая чинаровая пластина, заменяющая стол, и две скамейки по обеим его сторонам, на врытых в землю березовых чурбаках. На одной из скамеек сидел мужчина в широкополой войлочной шляпе и старом, неопределенного цвета дождевике. Увидев приезжих, он встал и с достоинством ждал приближения гостей.

Жунид хотел было приветствовать хозяина по-черкесски, но, рассмотрев еще издали его скуластое лицо с узкими раскосыми глазами, понял, что перед ним ногаец или калмык.

— Здравствуйте! Бог — в помощь!

Пасечник поклонился.

— Здравствуй, Юсуф, — сказал Семен.

— Вы знакомы? — удивился Шукаев.

— Колхозны ларок на базар знаишь? — улыбаясь во весь рот и показывая два ряда великолепных зубов, спросил Юсуф. — Приходи за медом. Мед — палчики облизать будешь…

На вид ногайцу можно было дать и тридцать и пятьдесят. Широкоплеч, с полным округлым лицом, с большими руками и толстыми икрами ног, казалось, с трудом втиснутых в новые кирзовые сапоги, с раскатистым зычным голосом, он, пожалуй, и создан был для таких вот мест под солнцем, где шумит река, курлычат журавли в небе, поет свою неумолчную песню лес под весенним ветром да шумят ранние грозы. Помести такого в самую просторную комнату, и будет ему там тесно и неуютно, а комната сразу сделается маленькой и жалкой.

— Почему, Юсуф, не интересуешься? Зачем мы приехали? — улыбаясь, спросил Семен.

— Зачем спрашивать? — все с тем же невозможным акцентом и все так же озаряя собеседников заразительной улыбкой, ответил ногаец. — Когда милица приходит, — значит, плохой дела случился. Значит, спрашивать нада, узнавать нада, искать нада. Так или не так я сказал?

— Так, Юсуф, так, — улыбнулся Жунид. — Кое о чем мы действительно хотели бы вас расспросить. Мы рассчитываем на вашу помощь. Знаете — если люди не помогут, и милиция ничего не сможет сделать…

— Хорошо сказал, началник, — удовлетворенно закивал пасечник. — Правилно сказал. Люди нелзя забывать. Помнить нада. Верить нада. Не всакий, люди — разный бывает… — он хитро подмигнул и раскатисто захохотал, так что за будкой ворчливо тявкнула собачонка. — Садись, началник. Спрашивай. Будем говорить, чего знаем.

— Пасека давно вывезена сюда?

— Один месяц будет.

— Третьего мая вы уже здесь находились?

— Находились. А как же — находились, — с готовностью отвечал Юсуф. — Три дня до праздник приехали.

— Третьего мая вы ничего подозрительного не заметили? Чужие здесь не проезжали?

— Проезжал, проезжал… — Юсуф пригладил усы, передохнул и начал рассказывать, изредка делая паузы, когда ему не давалось какое-нибудь слово по-русски.