Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Шукаев шел чуть позади Дуденко и Маремкулова и чувствовал сзади легкие шаги Зулеты. Ему хотелось обернуться и заговорить с ней, но он не знал, как это сделать и мысленно перебирал всякие поводы, даже строил заранее фразу, с какой обратиться к ней, но так и не произносил ее.

— Я не хочу тебя огорчать, — вдруг услышал он ее голос. — Но едва ли мы сегодня что-нибудь найдем… Третья неделя идет. Что тут могло сохраниться?..

— Я понимаю, — обернулся он, и, подождав Зулету, пошел рядом. — Но для очистки совести — надо. Кстати, ты подскажешь мне, где было найдено тело кассира?

— Конечно. Еще довольно далеко. За мостом.

Он снова назвал ее на «ты» и, к своему удивлению, заметил, что далось ему это легко и никакой неловкости он не испытал, как в первую их встречу в Черкесске, после долгой разлуки.

— Ты ничего о себе не рассказываешь… — неопределенным тоном сказала она, и нельзя было понять — вопрос это или осуждение, или просьба…

— А что рассказывать? Жил. Работал.

— У тебя есть новая семья?

— Нет. Не обзавелся.

Ему на мгновение показалось, что она смутилась и замолчала. Он глянул на ее лицо, но тень листвы прикрыла его, и выражения ее глаз он не уловил.

— А…

— Что?

— А ты?

— Ты же видел.

— Ну… я же не знаю… Может быть…

— Нет, — перебила она и тут же перевела разговор на другое. По освещенному сейчас солнцем лицу ее пробежала тень досады. «Ненужный разговор, — понял Жунид. — Незачем было его затевать». Они еще поговорили о деле, которое Жуниду надлежало расследовать, она заметила, что теперь это вовсе не просто, потому что многое, наверное, сделано не так и не вовремя — кто только не прикладывал руки — не было ни единого руководства, ни, следовательно, разумно направленных действий. Шукаев поддакнул, смутно сожалея, что в ее голосе опять появилось прохладное безразличие, и вдруг обратил внимание, что Дараев, видимо, намеренно отстал и идет где-то сбоку, не глядя в их сторону.

— Вадим, — позвал Жунид. — Чего ты отбился? Иди сюда.

К полудню вернулись на поляну, где оставили фотографа и эксперта по отпечаткам пальцев. Оба мирно подремывали, прислонившись спинами к стволу чинары. Саквояж дактилоскописта и фотоаппараты висели на суку.

Жунид устало опустился на трухлявый пень и зло сплюнул. Дараев бросил на землю плащ и тоже сел.

— Ничего? — зевнув спросил фотограф.

— Абсолютно, — сказал Семен, очищая палочкой сапоги, перемазанные глиной.

— Два раза дождь прошел, — буркнул Маремкулов, доставая пачку «Прибоя». — Что останется?

Проводник с овчаркой тоже отошли в тень. Собака улеглась позади фотографа, положив морду на лапы и только шевелила ушами, прислушиваясь к звукам леса.

Фотограф встал, повесил аппараты на шею.

— Так что? По машинам?

— Подожди-ка, — сказал Дараев, наблюдая за ищейкой, которая вскочила и обнюхала место, где только что сидели. — Она что-то нашла!..

Проводник нагнулся и, снова выпрямившись, протянул Шукаеву маленькую, позеленевшую медную пуговицу. Оторвана она была «с мясом» — кусок вывалянной в глине материи неопределенного цвета остался на ушке.

— Поводите собаку вокруг, — распорядился Дараев. Жунид рассматривал пуговицу.

— Похоже — от гимнастерки? Вадим, как были одеты Кумратов и Барсуков в день получения денег?

— На кассире был штатский костюм в полоску. Рубашка — сатиновая, синяя…

— А охранник?

— Галифе суконные, черные и военного покроя рубашка с отложным воротничком и двумя карманами на груди.

— Верно. Пуговицы?

Вадим Акимович развел руками:

— Неизвестно.

— Запиши. Надо проверить. Так или иначе — нам необходимо ехать в аул Хабль.

— У Барсукова на одежде таких пуговиц не было, — сказала Зулета. — Это я могу утверждать.

В половине двенадцатого, когда солнце стояло почти в зените, прекратив бесплодные поиски на холмогорье, с единственным трофеем — медной пуговицей, — Жунид и его спутники двинулись дальше.

Проселок был старый, разбитый, с глубокими, продавленными колесами бричек колеями по краям, и ехать пришлось чуть ли не шагом.

Вскоре показалась Кубань, не очень широкая здесь, с берегами, поросшими камышом. Места вокруг лежали живописные — балки, широкие овраги, пересекавшие друг друга по всем направлениям, повсюду — распустившиеся березки, молодой орешник, кусты терновника и духмяный, пьянящий запах весенних трав и цветов.

Ехавшая впереди машина Коноплянова, в которой старшим был Маремкулов, вдруг резко затормозила.