Буеверов зашел с тыльной стороны, — сзади оставался метрах в полутора только каменный забор, ограждавший базар от улицы, — и открыл тяжелый навесной замок на покосившейся двери, которую не отпирали, наверно, с незапамятных времен. Но дверь распахнулась на удивление легко и без скрипа.
Петрович быстро прошел в глубь полутемного помещения, бывшего некогда каретным сараем, судя по наваленным здесь в беспорядке колесам, козырькам, и другим частям экипажей, всякой сбруе, хомутам и прочей упряжной рухляди. Сквозь щели слабо пробивался солнечный свет, но Буеверову этого было вполне достаточно, чтобы найти внизу, в самом углу сарая, неширокую доску и, отодвинув ее в сторону со всеми предосторожностями, чтобы не произвести шума, приготовиться слушать.
А разговор уже шел. Разговор между Рахманом и «турком», как окрестил неизвестного Петрович.
Надо ли говорить, что бывший владелец «Оленя» не без тайного умысла оборудовал «отдельный кабинет» в своей заштатной шашлычной. Обнаружив позади здания заброшенный каретный сарай, Буеверов сразу смекнул, какие выгоды это сулит ему и как облегчает задачу вынюхивания и подслушивания.
— Ну что, почтенный дервиш, — услыхал Буеверов насмешливый голос Рахмана, да так отчетливо, как будто говоривший находился здесь же, в сарае. — Долго еще будешь темнить?
— Не темню я… — это вкрадчивый сипловатый голос «турка».
— Темнишь, Хапито, — резко сказал Бекбоев — Я ведь не из ментов, которые могут запросто твои бумаги проверить… Хоть и живу тихо, но еще совесть имею. Расколись по-хорошему, дело стоящее для тебя найду Не будешь в пыли ладанками промышлять…
Петрович стоял за стеной, затаив дыхание Настолько-то он знал черкесский язык, чтобы понять, о чем они говорят. Вот она, наконец, долгожданная его фортуна! Значит, «турок» — не кто иной, как Хапито Гумжачев, адиюхский грабитель, который полгода водил за нос самого Шукая! Стало быть, он — на свободе.
— А, может, ты продался за кусок хлеба с маслом? Зато они и отпустили тебя? — С угрозой в голосе наседал Рахман, как будто подслушав мысль, мелькнувшую в голове у сообразительного Петровича.
— Не я привел тебя сюда, Тау, — с обидой ответил Хапито. — И не меня освободили до срока. Так, может, мне сподручней задавать тебе такие вопросы?
— Брось, Хапито. Нечего валить с больной головы на здоровую. Давай в открытую: если ты драпанул из лагеря и ходишь под Богом, тебе лишние гроши не помешают.
Буеверов вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. Он уже знал: сейчас последует самое главное. Они еще будут препираться и осторожничать, как все воры, опасаясь, как бы один не предал другого, а потом сойдутся и вот тогда, тогда на сцене появится он, Петрович. Только бы не пропустить ни слова…
— Говори, если имеешь дело… — это Хапито Гумжачев.
— А чем докажешь, что ты не стукач? — это Рахман.
— Ищи себе кореша в свите шайтана. Некогда мне с тобой рассиживаться…
— Постой! Хватит вилять! Скажи, сам ушел из тюряги? Тенькнули на столе стаканы, загремел стул. Это поднялся Хапито.
— До скорого…
Рахман злобно выругался, и по тону его Буеверов понял, что сейчас он все выложит, несмотря на свою хитрость, потому что нет у него другого выхода и, судя по всему, не на кого ему больше рассчитывать.
— Сядь… ладно. Сядь и слушай.
Стаканы звякнули снова, и Рахман зашептал, очевидно, перегнувшись через стол к самому уху Хапито. До Буеверова долетали теперь лишь обрывки слов и, как он ни напрягал слух, толком ничего нельзя было понять.
— … надцать косых… такое бывает… в сто лет. У белых служил, сам понимаешь… Хата есть тут, в городе… — шепот Рахмана становился все тише, все бессвязнее.
— Нет! — неожиданно громко сказал Хапито. И, понизив голос: — Мокрым делом припахивает. Нельзя мне. Завалюсь — вышка будет. Ищи кого в другом месте.
— Это твое последнее слово?
— Последнее.
— Но смотри, Хапито…
— Болтлив ты стал, — презрительно просипел Гумжачев. — Болтлив и труслив, как баба.
Как ни странно, сомнительный комплимент этот успокоил Рахмана, не сумевшего скрыть своего разочарования.
— Ладно, не лайся. Что мне было делать? Само в руки плывет, а вокруг — никого.
Хапито зашаркал чувяками, направляясь к выходу, как по звуку шагов уловил Буеверов, потом приостановился у занавески и сказал по-русски:
— А ты не суетись. Может, чего и придумаем. Где, говоришь, у тебя квартира? Пустишь на ночь, что ли?
— Вот так-то лучше, — оживился Рахман и зашептал снова.
Читать дальше