Впрочем, так ли уж Рахман Бекбоев переродился в местах заключения, покажет недалекое будущее, — пока можно лишь гадать и сомневаться, зная, какую «тепленькую» он занимает должность и видя его в шапке из золотистой мерлушки, новенькой кожаной тужурке из настоящего шевро и узких в голенищах щегольских «хромачах».
Рахману предстояла приятная встреча с молодой особой, знакомство с которой, скажем прямо, основывалось не только и не столько на личной симпатии, сколько на соображениях характера меркантильного. Предвкушая встречу, он, соскочив с линейки и небрежно бросив кучеру мелочь, рассеянно скользнул безразличным взглядом по толпе, сопровождавшей оркестр милиции, и растянул в неприметной улыбке тонкие жесткие губы.
Перейдя через улицу, Рахман огляделся (привычка — вторая натура!) и, убедившись, что его скромная фигура Не привлекает чересчур пристального внимания прохожих, вышел на Покровскую площадь, где гомонил базар.
В дальнем углу, почти впритык к промтоварному магазинчику, стояло несколько киосков с галантереей, а позади них, у забора, на котором были развешаны бурки и башлыки, Бекбоев нашел ту, что искал — высокую, лет тридцати, бойкую полногрудую красавицу в легком бежевом труакаре и коричневых сапожках. Звонким голосом она время от времени заученно выкрикивала.
— Бу-урки! Бурки с позументом на вороте! Купи, джигит, будешь доволен: от дождя спасет, от снега укроет! И не одного, а вдвоем с милой!..
Стоит ли говорить, что смазливая девица имела успех, и у забора все время толпился народ, хотя покупали бурки не слишком бойко.
Рахман остановился в тени одного из ларьков и оттуда делал ей знаки. Увидев его, она что-то сказала толстой женщине в линялом кашемировом плаще, сидевшей на камне у штакетника, и подошла к Бекбоеву.
— Привэт, Улитка, — сказал он по-русски, нажимая на «э».
— Привэ-э-т, — передразнила она. — Сейчас, подожди чуток, я только отдам матери гроши и пойдем…
— Нэ надо, — остановил он ее. — Сэйчас нэ пойдом.
— Что, соскучился, что ли?
— Дело есть, — не принимая ее игривого тона, сказал Рахман. — Пряжа осталась еще?
— Вчера кончили. Привез?
— Нет. На пару дней завязать придется. Обыскивали вчера на фабрике. Стукаря нашего допрашивали.
— Открылось чего? — округлила глаза Улита.
— Нет, вроде, — Рахман нахмурился. Он не любил лишних расспросов. — Ладно. Хватит языком воду гонять. Бобочку [42] Бобочка — рубашка (жарг.)
мне связала? — эти жаргонные словечки никак не вязались с его акцентом, но Улита к этому уже привыкла.
— Готова. Приходи на примерку… — глаза Улиты сделались томными.
— К вечеру жди, — строго сказал Рахман. — И за мной по базару не бегай. Дело кончу — приду, — и, круто повернувшись, пошел к продовольственному магазину на другую сторону площади.
Толстый нагаец с раскосыми глазами ловко орудовал жестяным черпачком, наливая мед в банку одному из покупателей. Народу в павильончике собралось немного, и Бекбоеву беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться — явился он вовремя: у маленькой деревянной витринки со стеклом, засиженным мухами, стояла высокая сухая девушка, на угловатых плечах ее мешковато висело серое шерстяное платье. Она рассматривала выставленные на витрине продукты с видом настолько заинтересованным, что наметанный глаз легко сумел бы определить: пришла она сюда явно не за покупками.
— Чего уставилась? — злым шепотом сказал ей Рахман, проходя мимо. — Не могла в очередь стать для блезиру?..
Она молча и безропотно последовала за ним к выходу.
— Вечером чтоб была у Щеголевых, — не оборачиваясь, обронил Рахман, тоном, не допускающим возражений.
— Хорошо, — выдохнула она тихим голосом, глядя ему в затылок преданными глазами. Но Рахман уже не слышал ее: он скользнул боком в узкий проход между двумя будками и затерялся в пестрой толпе.
Базар гудел, как пчелиный улей, разноязыкий говор висел над площадью, отдаваясь погромче то в одном, то в другом углу рынка, точно колеблемый ветром.
Бекбоев продолжал бродить, ловко лавируя в толпе с видом человека, твердо знающего, куда и зачем он идет, хотя на самом деле это был не первый его визит на черкесский рынок — вот уж вторую неделю он слонялся тут, всматриваясь в лица, в надежде увидеть кого-то из тех, с кем прежде был связан. Рахману до зарезу нужен был кто-то из них, потому что возможности, открывшиеся ему на его новой должности заготовителя Шахарской прядильной фабрики, что в двадцати верстах отсюда, не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Сам ан не мог их использовать, эти возможности, ни при каких обстоятельствах, ибо был, что называется, все время на виду, под неусыпным оком закона, и малейшее подозрение могло пошатнуть его нынешнее вполне благополучное состояние, которого он достиг с немалым трудом и которым гордился.
Читать дальше