Станислав Родионов - Не от мира сего

— Говорят, была мягкотелой, неприспособленной? — осторожно заметил Рябинин.

Шурочка сразу вскинулась, отнимая от лица платок.

— Нахалкой она не была, это верно. Другие больше звонят, носятся по институту, рассуждают, создают себе рекламу — вот энергичные и получаются. А Рита работает себе и работает. Бедняжка…

Шурочка опять исчезла в платке, стараясь не всхлипывать. Слёзы сдерживать трудно, поэтому иногда раздавался приглушённый стон, будто из-за стены.

— Да успокойтесь же!

В Рябинине вдруг шевельнулась неожиданная зависть к Виленской. А стали бы после его смерти плакать сотрудники до придушенных стонов? Убивался бы кто-нибудь, кроме жены? И назвали бы его Человеком — самым высоким званием? Или бы он остался просто следователем прокуратуры, юристом первого класса?

— Замуж она не собиралась?

— За кого? — оживилась Шурочка, — За охламона со степенью…

— Так уж все и охламоны? — усомнился Рябинин.

— А то нет? Готовь ему обед, стирай на него, ребёнка роди, а он будет выпендриваться. Насмотрелась я на них, на этих мужей. Ходят у нас такие по институту, как гусаки. Курят да о хоккее болтают.

— Это ваше мнение о мужьях, — осторожно возразил Рябинин, — А что Виленская об этом говорила?

Шурочка прерывисто и шумно вздохнула, словно приходя в себя после обморока:

— Она всё ждала.

— Кого ждала?

— Принца ждала на розовом коне под алыми парусами. Говорила, что умного, сильного, смелого, доброго ей мало. Необыкновенный должен быть, как принц Гамлет. Да так бедняжка и не дождалась…

— Были у неё неприятности? — быстро спросил Рябинин, поняв, что только конкретными вопросами можно удержать её от слёз.

— Да нет.

— А ссоры?

— Рита вообще ни с кем не ссорилась. Даже с Самсоненко.

— Почему даже с Самсоненко? — насторожился он.

— Я её не люблю.

— Почему?

— Не люблю, и всё.

В другой раз он начал бы копаться в этом ответе, переложив интуицию свидетеля на разумные фразы, годные для протокола. Но сейчас не хотел — он видел Самсоненко и знал, за что её можно не любить. Шурочка добавила:

— Кино снимали о нашем институте. Хроникально-документальное, телевизионное. Называется «Труженицы хрустальной колбы». Вот уж где она покрасовалась вдоволь. Только её физиономия на экране и торчит.

— Не обратили внимания, Виленская бумагу не сжигала?

— Нет, — удивилась она его вопросу.

— Какой она была в последнее время?

— Грустная ходила, печальная. Я спрашивала. Отвечала, что от сирени. Шутила, конечно. Колбы роняла, глаза бывали красноватыми…

— А зимой?

— О, зимой… — оживилась Шурочка. И впервые улыбнулась, вспомнив то настроение, какое было тогда у Виленской. — Зимой её никто не узнавал. Смеялась, шутила…

— Чем вы объясните такие переходы?

— Не знаю. Но о смерти она никогда не говорила.

Рябинин помолчал. Ему ещё хотелось о чём-то спросить, может быть о пустяках: ходила ли Виленская в кино, любила ли мороженое, какие читала книги, что ела на обед… Эти мелочи нужны не для дела — для образа, который пока неясно дрожал в сознании, как утренний туман в конце просеки.

— У вас есть её фотография? — спросил он.

Шурочка кивнула.

— Когда придёте ко мне ещё раз, захватите, пожалуйста.

Рябинин не сомневался, что она придёт. Видимо, не сомневалась и Шурочка.

После её ухода он достал из папки листок с «аномалиями». Но писать было нечего. Шурочка добавила что-то к личности Виленской, но не сообщила никакой информации о главном — о мотивах её поступка.

Рябинин вспомнил последнее самоубийство, которое он вёл лет пять назад: спившийся тунеядец решил пугнуть жену, не давшую денег на водку. И пугнул, повиснув на кухне. В кармане нашли записку с двумя словами: «Миша, отомсти!» Рябинин долго искал этого Мишу. Им оказался трёхлетний сын.

Самоубийство Виленской было другим.

Вошла молодая изящная женщина в белом халате, светлая и лёгкая. Рябинин сразу понял, что это Миронова. Он никогда не разглядывал человека откровенно, но тут не удержался: Миронова была подругой Виленской, а друзья если и не схожи, то какой-то гранью всё-таки подобны.

Миронова поправила чёлку, извинилась за халат и огорошила:

— Вы думаете, мне что-нибудь известно?

— Надеюсь.

— Я ничегошеньки не знаю, — грустно сказала она и сочувственно посмотрела из-под своей пушистой чёлки.

— Вы же подруги, — заметил Рябинин.

— О ней знаю всё, кроме…

— Тогда расскажите это всё.