Станислав Родионов - Цветы на окнах

— Зачем вы ходите на кладбище? Зачем лишний раз травите себе душу?

— Мы прожили девятнадцать лет…

Рябинин вспомнил его слова:

— Вчера вы сказали, что любовь не важна…

— А вы знаете, что такое любовь? — почти насмешливо спросил он, видимо, и не рассчитывая на ответ. — Это когда рядом с тобой спит человек, а ты его видишь во сне. Да-да! Боишься расстаться с ним на время сна.

— Вы так… любили свою жену?

— Мы так любили друг друга. Есть дурацкая песня со словами: «Осторожно, любовь-любовь…» Мол, её надо оберегать. Да влюблённые горы могут своротить! По себе помню.

В его жарких словах что-то показалось Рябинину неточным. Да, «по себе помню». А почему не «по себе знаю»? Разве он говорит о далёком прошлом? Впрочем, у любви столько оттенков, сколько прожитых лет.

— Когда она уезжала, знаете, что я делал? Бежал с вокзала домой. Она была дома.

— Как дома? — не понял Рябинин.

— Вещи её дома, фотографии её, запах её…

Слежевский схватил погудывающий чайник и влил свежего кипятку в чашку следователя со странной силой — едкие брызги мелко блеснули на жёлтом дереве. Заварку он вливал после, уже спокойнее.

— Спросите меня, что я тогда делал?

Чуть выпуклые глаза Слежевского смотрели без тени иронии. Тонкие губы и почти впалые щёки были недвижно-крепки, лишь усики дрожали почти неприметным тиком.

— Ну, и что вы тогда делали? — улыбнулся Рябинин.

— Я был с Анной. Для меня тогда впервые открылась примитивнейшая тайна — счастье быть рядом с человеком. Не работать вместе, не общаться, не говорить… А просто ощущать его рядом и наслаждаться этим. «Что ты делал? Я был с близким человеком. Да, но что ты делал? Я был с близким человеком!» Вы меня понимаете?

Рябинин кивнул. Следователю нужно знать право и текущее законодательство, криминалистику и достижения современной науки, жизнь и свои профессиональные тонкости… Но прежде всего нужно знать человека. А уж как ты его познаешь — наукой ли, опытом, интуицией — твоё дело. Следствие — это человековедение. Поэтому Рябинин кивнул уверенно.

— Мы днями сидели друг с другом молча. Как два живых истукана. И нам было так хорошо, как никогда не бывало. Что же такое любовь? — в который раз спросил он.

Рябинин промолчал, догадавшись, что его ответы Слежевскому не очень и нужны.

— Любовь — это интуиция. Половое влечение плюс интуиция. Поэтому мы и молчали. Слова были ни к чему. Мы понимали друг друга даже без взглядов, без движений, без намёков…

Рябинин допил вторую чашку. Слежевский опять схватил чайник с непонятной силой, но теперь следователь увернулся от едких брызг.

— Вы согласны, что любовь— это интуиция?

— По-моему, любовь есть прежде всего доброта.

— Ах, доброта? — удивился Слежевский так, что Рябинин подумал про опасный чайник, слава богу, поставленный на плиту.

— Любовь есть безрасчётное добро, — убеждённо сказал Рябинин.

— Матери к детям. А у любовников расчёт есть. Вы забыли про секс.

— А что секс?

— Любовь связана с сексом.

— Насильник тоже со своей жертвой связан, — возразил следователь, почти инстинктивно защищая любовь от секса, хотя Слежевский эти понятия вроде бы не объединял.

Эту чашку Рябинин выпил, обжигаясь. Он заспешил, сам не зная куда. Впрочем, знал: его ждал Петельников, ждали инспектора.

— А что толку? — спросил кого-то Слежевский.

— В каком смысле?

— Я любил Анну безумно… Другие женились не любя. Другие живут, а я вот один.

— Вмешался случай, — буркнул Рябинин, вставая…

На улице ещё было светло. Нетерпеливый холод просквозил лёгкое пальто и добрался до тела, распаренного чаем и травяным жарким воздухом. Пройдясь, Рябинин вдруг понял, что никуда он не спешит. Зачем же давился прекрасным чаем, который смаковать бы и смаковать? Зачем ушёл, не дослушав про любовь?

Подумать. Он вышел на улицу подумать о любви. Нет, не о любви, а о том, почему думающий о любви человек бродит злостью, как закипающая вода в его чайнике? Ведь говорить о любви — что молиться: благость должна лечь на лицо и восторг. Почему же Слежевский?..

Следствие — это человековедение. Десять причин этой злости можно назвать, даже не раздумывая. Слежевский мог злиться, потому что пришлось открыть интимное незнакомому человеку… Мог злиться на убийцу… На бессилие следственных органов… На своё бессилие. Мог злиться… Чтобы не расплакаться — мог злостью слёзы душить.

Рябинин не умел спать в чужих местах. А некоторая цепь логических событий изъяла его робкий сон окончательно.