Юлий Дубов: Варяги и ворюги

А вот чтобы посмотреть назад, человеческая голова просто не приспособлена. Она не умеет смотреть назад. Здесь без поворота корпусом на сто восемьдесят никак не обойтись. А если повернуться, то впереди станет то, что раньше было сзади.

Если же предположить, что понятия «впереди» и «сзади» имеют объективный смысл — а чаще всего так оно и есть, — то придется согласиться с тем, что взгляд назад есть нечто нежелательное и, возможно, опасное, поскольку ежели бы оно было по-другому, то Творцу или Эволюции, ответственным за проектирование человеческого организма, ничего не стоило бы устроить голову свободно вращающейся на оси.

Но этого не произошло. Значит, так надо.

Но если так надо, то вполне разумным представляется предположение, что здесь мы имеем дело с неким изначальным запретом, реализованным в виде конструктивной особенности человеческого тела. Интересно попробовать сравнить этот запрет с другими известными нам и продиктованными пророку Моисею на Горе Синайской. Например, «не укради». Обратите внимание, что никакого сколько-нибудь развернутого объяснения эта заповедь (как и все прочие) не имеет. Не развернутого — тоже. Почему «не укради»? Потому что не получится? Глупость. Во все времена воровали, и отлично получалось. Потому что побьют, если поймают? Так, во-первых, могут и не поймать, на что каждый, собственно, и рассчитывает, а во-вторых, если в этом дело, то звучать должно было бы по-другому — «не попадайся». Так ведь нет — именно «не укради». И никаких объяснений.

Человек же, будучи существом разумным, к декларативным запретам относится резко критически. Он их не понимает. Вот она уже третий раз в мою сторону смотрит и ногу на ногу медленно так положила, и колени ее лунным светом горят, — а не все ли равно мне в этот момент, кем она ближнему моему приходится? Почему же нельзя, если не просто можно, но и все уже само собой происходит?

Чтобы подобных безобразий не случалось, надо либо объяснить человеческим языком, почему нельзя, либо же иное что предпринять. Например, протянул руку к чужому, а она, рука, возьми да онемей до полной бесчувственности. Тогда не просто все понятно станет, но и общество человеческое придет в благостное состояние.

Я со всякими людьми эту тему обсуждал, и многие считают, что если бы, к примеру, указание насчет жены ближнего действительно было принципиально важным, то его никогда не отдали бы на откуп свободной человеческой воле. При этом вовсе не обязательно, чтобы у мужика в соответствующий момент что-нибудь немело или отваливалось. Можно было бы в самом начале какой-нибудь вегетативный способ размножения предусмотреть, вроде почкования. И никаких проблем.

Если эту точку зрения принять, то вопрос о взгляде назад становится весьма любопытным. Ибо здесь мы, очевидно, имеем дело с запретом, заложенным в человеке изначально, но запретом особым — неизреченным запретом, тайным и страшным. Что-то такое есть во взгляде назад, о чем даже Моисею не было сообщено.

Единожды только, еще до Моисея, была приподнята завеса, когда бежал из родного дома праведник Лот с семейством, а за спиной горели преступные города; в поднимающемся ввысь сладковатом черном дыму сверкали голубые вспышки небесного пламени, и вопли пылающих на первом в истории аутодафе грешников доносились до оставленного жить города Сигора. Тогда сказано было Лоту: «не оглядывайся назад», — но жена Лотова оглянулась позади его и стала соляным столбом.

Много других указаний есть, разбросанных по старым книгам, но не собранных воедино. Богиня Исида любила сирийского царевича из Библоса и даже хотела даровать ему бессмертие, но не успела. Посмотрела назад Исида, и умер царевич Манерос, о чем поют на пирах египтяне. Зулусский вождь Ланга, встав поутру и обратившись к солнцу, услышал, что к нему будто бы подползает змея. Он обернулся и увидел свою тень, то есть душу, только что проснувшуюся и вышедшую из тела; испуганная душа тут же покинула тело Ланги и никогда уже не возвращалась, как ни старались лучшие зулусские колдуны и как ни смешивали кровь жертвенных буйволов с кровью жен вождя.

А вот, скажем, в области разведки и контрразведки трудятся люди внимательные и чувствительные ко всякого рода негласным указаниям. Возьмем, к примеру, какогонибудь охотника за шпионами. Вот он идет по улице и выслеживает идущего перед ним шпиона. Он при этом не совсем уверен — шпион это или нет, но на всякий случай выслеживает. Потому что у него такая работа. А тот, который впереди идет, он и вправду шпион, самый настоящий. И ему ужасно интересно знать, выслеживают его или нет. Потому что если выслеживают, то самое время тикать в подворотню, путать следы и прикидываться пожарным шлангом. Но обернуться назад и проверить он не может, поскольку получил правильное образование и наслышан про злосчастную супругу Лота, горькую судьбу Манероса и трагическую кончину вождя Ланги. Тогда он хитрит. Он подносит к лицу скрытое в руке зеркальце и наблюдает — не видно ли за спиной человека с поднятым воротником и усталыми глазами. Но нельзя перехитрить неизреченный запрет. Это движение немедленно фиксируется идущим сзади, и с этой минуты будущее шпиона приобретает неизбежно печальную окраску.