Анатолий Афанасьев: Принцесса Анита и ее возлюбленный

— Я их много перепробовал, — доверительно сообщил Бенуил. — Нынче редко кто понимает настоящую любовь. Бабки рубят, а мне это скучно.

Успели поговорить и о том придурке, которого ждали в гости. Обсуждали мирно, беззлобно. Станислав Ильич расспрашивал, какой он, чем отличается от других людей, которые сразу помирают, если пустить им кровь.

— Он вредный, поганый, — солидно толковал Бенуил, — но чего-то в нем есть. Навроде изюминки. Какая-то сила дурманная. Моя воля — в колыбели таких надо давить. Вон и девка твоя, Стасик, за ним потянулась, не устояла. Такие людишки еще вреднее, чем исусики.

Чудовище выражалось туманно, но Станислав Ильич, как ни чудно, совершенно его понимал.

— Про мою девку от кого слышал?

— Гы-гы-гы! Ты, Стасик, человек приметный, за корягу не спрячешься. Все дела на виду. Я об тебе раньше хужее думал. Обращался к Мусику, ежели чего, чтобы поручил тебя грохнуть. Люблю из вашего брата, из олигарха, кровищу пускать. Теперь-то вижу — ошибся. Обыкновенный жалкий сморчок — и больше ничего. От пацана прячешься, поджилки трясутся, воняешь, как клоп. Таких я не трогаю, не боись. Без меня Господь наказал.

— Чем же Мусавай лучше? — Станислав Ильич сделал вид, что обиделся.

— Его первого вешать надо, наравне с кириенками. Черная, гнилая кость в глотке Расеи. Дак ведь деньги платит, нельзя. Токо дурной пес кормящую руку грызет. Но дай срок — и с ним посчитаюсь.

Скотинка моя дорогая, ликовал в душе Станислав Ильич, все правильно понимаешь, хотя выразить толком не умеешь. Братишка неназванный, где же ты раньше был?

…Никита объявился чудно. Желудеву снился срамной, приятный сон, будто он идет по славному городу Парижу в окружении шумной толпы. И одновременно участвует в замечательном телешоу «За стеклом». Сверкают юпитеры, льется с небес негромкая музыка, ласкают босые ноги пушистые ковры. Постепенно он приближался к помосту, на котором лежит голая женщина восхитительных статей, которую он собирался оприходовать на виду у восторженных парижан. Суть чудесного сна была именно в этой женщине, воплощающей в себе все пороки мира и сулящей неслыханные наслаждения. Под крики и вопли: «Браво, Стас! Засади ей до самых печенок!» — она изгибалась, колыхалась, тянула к нему страстные руки, но в последний миг, почти войдя в ее лоно, он почему-то замешкался, растерянно спросил:

— Кажется, мы с вами знакомы, сударыня?

— Еще как знакомы, — ответила красавица мужским голосом, и Желудев мгновенно очнулся и увидел, что в спальне горит ночник. А посередине комнаты сидит на стуле молодой мужчина с темным, хмурым лицом и держит в руке черный пистолет с навинченным глушителем: такой привычный фрагмент новой свободной счастливой жизни, почти как пункт обмена валюты. Желудев шало тряхнул головой и скосил глаза на окно, откуда слегка поддувало морозцем. Хваленый стеклопакет, снабженный сигнализацией и гарантировавший защиту от любого вторжения, был вскрыт, как консервная банка, в нем образовалась вместительная щель, и окно теперь напоминало пасть инвалида с выбитыми передними зубами.

Желудеву не надо было спрашивать, кто пришел.

И страха в нем не было. Он с любопытством прислушался: в квартире стояла вязкая тишина, могучий храп, создававший в недавнем сне фон гудящей, восторженной толпы, прекратился. Значит, Бенуил тоже проснулся и, конечно, почуял пришельца.

— И что дальше? — поинтересовался Станислав Ильич светским тоном. — Убивать будешь? Кстати, как ты справился с окном, там же тройная защита?

— Лучшая защита для человека — чистая совесть, — важно ответил Никита. — Все эти технические новинки для нас, альпинистов, ничего не значат. Теперь второй вопрос…

Убийца, как понял Желудев, никуда не спешил и настроился на обстоятельную беседу, но не успел закончить свою мысль. Дверь распахнулась и в проеме возникло сладострастно порыкивающее чудовище с растопыренными клешнями. Дурашливо изрекло:

— У-у, попался стервенок! Сейчас тебе будет копец.

Еще катилась по комнате угроза, а Никита уже отпрыгнул к стене и начал палить. Станислав Ильич мог воспользоваться удобной минутой, соскользнуть с кровати и сбоку налететь на убийцу, но его лишило сил, заворожило удивительное зрелище. Несколько метров от двери до стены вдруг растянулись на километр, Бенуил, как ожившая глиняная гора, преодолевал пространство мелкими, утиными шажками, и от каждой пули, впивающейся в его туловище, утробно покряхтывал и почесывал укушенное место. Желудев насчитал восемь или девять негромких щелчков, не принесших, казалось никакого вреда богатырю. Наконец он добрался-таки до стрелка и обрушился на него всем своим весом, но в последний момент Никита нырком ушел из смертельных объятий, отскочив на середину комнаты. Бросил на ковер разряженный пистолет и достал из-за пазухи другой — маленький, с коротким дулом.