Татьяна Полякова - Я — ваши неприятности

— За что тебе деньги в твоем театре платят? Не может она… А тебе, друг мой Вовка, я со всей ответственностью заявляю; нет такого мужика, которого нельзя взять за яйца.

Я собралась покраснеть от такой грубости, но передумала и только рукой махнула, а Серафима, глядя в потолок, продолжила:

— Кабак не годится. Дыша духами и туманами… конечно, здорово, но вдруг он это стихотворение в детстве не читал?

— Серафима, — решила вмешаться я, — наша задумка никуда не годится. Ясно он любит жену. И человек приличный, я, конечно, имею в виду не его бандитство, а то, что парень хотел подняться из грязи, в которой оказался в момент рождения. Наверное, он не пьет? — Вопрос адресовался эксперту по Циркачу.

— Очень мало, очень редко, — ответил Володя.

— Видишь, — обрадовалась я. — Мы имеем дело с индивидуумом, желающим покончить со своей средой. А такого человека должны волновать деньги, успех.

— И женщины, — хмыкнула Серафима, — которые, выражаясь языком начала века, принадлежат к другому сословию.

— Он любит жену, — нахмурилась я.

— Еще бы, она ему вместо мамки. Помогала и поддерживала. И сейчас наверняка советы дает. Конечно, он испытывает чувство благодарности, и вполне возможно, что в ней нуждается. Только мальчик вырос. Двадцать шесть лет — время страстей и большой любви. Я проглочу свой язык, если он не клюнет.

— Хотелось бы присутствовать, — съязвила я, но остановить тетушку было уже невозможно.

— Он наверняка подумывает свои чад отправить в Гарвард. Отголоски несчастного детства: моя дочь ни в чем нуждаться не будет…

— Нам-то что с этого? — разозлилась я.

— А то… Обращаю ваше внимание на тот факт, что хорошо закончивший школу мальчик не пошел в институт, а стал бандитом. Наверняка имел на судьбу обиду. Воображает себя кем-то вроде Робина Гуда. Улавливаете? Парень — романтик. Вот мы ему и отвалим романтики по самые уши.

— Конечно, в психологии я не силен, — мудро заметил Владимир Петрович. — Только кажется мне, что чепуха все это.

— Так давайте проверим, — миролюбиво кивнула тетка. — Вернемся к главной проблеме: где нам его зацепить? Кабак, по здравым размышлениям, действительно не годится. Где он еще бывает? Я имею в виду общественные места. Театр, концертный зал?

— Ты, Серафима, малость загнула, в театре и я бываю раз в год.

— А вот и напрасно, — не удержалась я. — У вас хорошая труппа и спектакли удачные…

— Ты нам потом расскажешь, — перебила Серафима. — Значит, театр отпадает. Что ж нам, его на улице ловить? Организовывать случайную встречу?

Володя за ухом почесал и неохотно сказал:

— Он ездит в церковь по воскресеньям.

— Зачем? — в два голоса удивились мы.

— Жену привозит, а сам ждет в машине.

— Ясно. Жена, значит, мужнины грехи замаливает. Что ж, разумно, сразу видно, люди обстоятельные. Какую церковь предпочитают?

— Вознесенскую.

— Это та, что на Ивановой горе? — почему-то обрадовалась Серафима. — Повезло! Натура там… одним словом, красотища. Кстати, завтра воскресенье, ежели я ничего не путаю.

— О Господи, — простонал Владимир Петрович.

— Мне-то что делать? — нетерпеливо бросила я.

— Возникнуть. Войти в его жизнь уверенной походкой. Или, на худой конец, мелькнуть, оставив след в душе. Для начала и этого хватит.

— У меня сразу вопрос, — сказала я. — Он ждет жену в машине, так?

— Так, — ответил Владимир Петрович, — темно-вишневая “восьмерка”.

— Вот-вот, — усмехнулась я. — Мужчины, когда кого-то ждут, очень любят копошиться в недрах своей машины. Мне сколько раз мелькать, чтоб он заметил?

— Это я беру на себя, — сказала тетя. — Ежели он под капот залезет, подойду и отвлеку интересным вопросом.

— И он будет смотреть в твои прекрасные глаза, — подсказала я.

— Шумовой эффект, — заявила Серафима.

— Что? — проявил любопытство Владимир Петрович.

— Человек поворачивается на шум. Значит, ты подъезжаешь на машине.

Тут включилось мое воображение, с этим ничего не поделаешь. Оно включается, и я начинаю мыслить сценами. Может, во мне гибнет режиссер?

— Что-то я эту церковь плохо помню, — задумчиво сказала я. — Ступени там есть?

— Есть. Высоченная лестница. А что — говорят, величественная походке мне особенно удается при подъеме.

— Ага, — взвизгнула тетушка бог знает чему радуясь.

— Если завтра день будет солнечный, значит, белое платье. В церковь простоволосой нельзя, нужен легкий шарф, тоже белый. Нет, не шарф, что-нибудь большое, наподобие древнего мафория.