Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

— Ну, а я — майор Сивере, Антон Александрович. Со мной вы уже знакомы. Заочно.

— Лучше бы мы им и ограничились. Заочным знакомством.

— Я понимаю, — начал Бычье Сердце, но дама самым беспардонным образом перебила его:

— Нет. Вы не понимаете. Я не люблю ваше ведомство.

Калиствиния Антоновна послала Сиверсу взгляд, исполненный усталой брезгливости. Но не таков был Бычье Сердце, чтобы принимать близко к сердцу недовольство населения органами правопорядка.

— Приступим к делу… Вы уже знаете, что в вашем.., м-м.., загородном доме найдено тело молодого человека. Фамилия Валевский ничего вам не говорит?

— Ничего, если вы не имеете в виду любовницу Наполеона.

Решили поиздеваться над работником милиции, Калиствиния Антоновна? Ну что ж, хорошо.

Бычье Сердце вынул из кармана пиджака пачку фотографий и жестом заправской гадалки раскинул их перед дамой.

— Это он? — осторожно спросила Калиствиния Антоновна, мельком взглянув на снимки.

— Покойный, — подтвердил Сивере. — Валевский Роман Георгиевич. Никогда его не видели и никогда с ним не встречались?

— Никогда.

— Между прочим, довольно известный.., деятель искусств. Танцовщик. Хореограф.

— Я далека от хореографии, — сказала Антропшина, поправляя жабо на пышной груди.

Да уж!.. Без толку потоптавшись на трупе еще три минуты, Бычье Сердце решил зайти с другого конца.

— Вы получили место в кооперативе в 1985 году?

— Мой покойный муж получил его. Он был секретарем Союза писателей. Поэт Цезарь Антропшин, может быть, слышали?

— Как же! — не моргнув глазом, соврал Бычье Сердце. — Не только слышал, но и читал. Замечательный был поэт! ;

— Ну, поэт он, положим, был никакой, — остудила пыл Сиверса Калиствиния Антоновна. — Зато человек отменный.

— Приношу свои соболезнования…

— Бросьте. Цезарь Львович действительно получил место в лодочном кооперативе «Селена». Для нашего сына. Вадим и жил там в последние годы. Он, яхтсмен. Хороший яхтсмен.

Ну-у, пошли дела кое-как! Во всяком случае, личность яхты «Такарабунэ» прояснилась. Она наверняка принадлежит Вадиму Антропшину. Да и секция в таунхаузе, скорее всего, тоже. Вот только оформлена она почему-то на мать…

— А я могу поговорить с вашим сыном, Калиствиния Антоновна?

Антропшина снова поправила жабо:

— Я знаю всех без исключения приятелей Вадима. Всех его друзей. Это очень специфический круг — спортсмены, моряки… Боюсь, что хореографа Романа Валевского среди них нет.

— И все же я хотел бы побеседовать с Вадимом.

— Это невозможно, — вцепившись пальцами в край стола, тихо сказала Антропшина. — Вадим погиб год назад. В Финском заливе, во время парусной регаты «Балтийский ветер». Вот так-то, молодой человек.

Калиствиния Антоновна надолго замолчала. Молчал и Бычье Сердце: пошлое «приношу свои соболезнования» от назойливого опера Антропшиной ни к чему.

Муж — это муж, а сын — это сын. Родная кровь, травиночка, былиночка, мальчик любимый, нежный, сильный… Дурак ты, Антон Сивере, отправился к вдове поэта, ничего о ней не выяснив, — вот и поделом тебе!.. Подобные ситуации Бычье Сердце терпеть не мог, в подобных ситуациях он чувствовал себя разрушителем храма, осквернителем могил, кладбищенским вором без креста.

Впрочем, вина майора Сиверса была не так уж велика: он получил на руки лишь официальные сведения, а запойный сторож кооператива никаких вразумительных показаний не дал. Он вообще утверждал, что в «Селене» бывают две-три персоны от силы. Да и постоянно пьющему человеку все люди кажутся на одно лицо — лицо с водочной этикетки «Столбовая».

— По документам дом принадлежит вам, — выдоил из себя Бычье Сердце после затянувшейся театральной паузы.

— После смерти мужа — мне. Я столько раз просила Вадима их переоформить… Он только отмахивался — терпеть не мог бумажной волокиты… Так ничего и не сделал. А я и была там всего несколько раз.

В последний перевезла его вещи. Мебель кое-какую. Так, по мелочи… Он настоящий спартанец, обходился малым.

Так вот чем объяснялась гулкая пустота двухэтажной надстройки над эллингом!

В четырех комнатах оперативники нашли лишь стол, два стула и старенький диван.

Вещи бросовые и никому не интересные.

А уж тем более Сиверсу с Дейнекой: наверх ни Валевский, ни его убийца не поднимались. Зато там побывал неугомонный Василий Васильевич Печенкин. Но вытащить стол и диван, по-видимому, не решился.

А возможность (если учесть, что эллинг стоял открытым) была. Была возможность!