Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

— Кое-кто — это кто? — Лена вдруг почувствовала, как у нее неприятно засосало под ложечкой.

Из-за спины многозначительного лейтенантского «кое-кто» явно просматривалась фигура майора Сиверса, которую Лена боялась до обморока. Пожалуй, только Николай Петрович Поклонский, преподаватель по теории вождения из автошколы №4, вызывал в ней столь мистический ужас.

— Человек, который занимается этим делом, — снова неприятно раздулся Гурий.

— Майор? — Она все-таки пропихнула это сквозь намертво сцепленные зубы. — Сивере?

— Он. Кто же еще.

— Ясно… А…

— Я понимаю… Время сейчас не самое подходящее, но… Надо будет проехать в отделение. Если вы не возражаете.., э-э… Лена.

— Зачем?

— Оформим улики. Напишете, как дело было… Ну то, что мне рассказали…

Лучше бы Гурию было не произносить этих слов, хотя ничего другого звездочки на погонах и мышастый китель нашептать не могли.

— Все, что рассказала, — повторила Лена слабым голосом. — Все?

— Ну да…

— И как вы себе это представляете?

Последующие несколько минут Лена с интересом наблюдала за очередными метаморфозами, происходящими с лицом Гурия. Для начала оно вновь ненадолго сделалось круглоглазым и глупо-милицейским (как раз для составления протоколов), затем в нем появилось что-то мальчишеское (как раз для стрельбы из рогатки по воронам), и, наконец, — о, счастье! — опять оказалось заваленным терракотой и мрамором (как раз для выделки полубогов).

Гурий решал.

— И как вы себе это представляете? — повторила Лена.

— Никак, — честно признался он. — Боюсь, что это никому не понравится… Целищеву — в первую очередь…

Целищев, Целищев… Ну, конечно, Лена помнила это имя — вполне вегетарианское и далеко не такое кровожадное, как «майор Сивере». Целищев — тот самый милицейский капитан, дядька с галерки, насмерть запуганный импровизациями Гавриила Леонтьевича Маслобойщикова на благодатной сцене ломоносовского морга!..

— Целищев — это?..

— Неважно, кто это… — нахмурился Гурий. — Есть здесь один деятель…

— И что?

— Ничего… Как насчет того, чтобы прокатиться в Питер?..

…Во всем была виновата бумажка с адресом.

Она и сейчас лежала в заднем кармане Пашкиных джинсов — аккуратно сложенная вдвое. Если бы не она, с Пашкой не случилось бы того, что случилось. И он бы не сидел сейчас в кромешной тьме. И на голову ему не давил бы низкий потолок, а в бок не упиралось бы нечто, похожее на рукоять бейсбольной биты. Впрочем, бейсбольной биты Пашка никогда и в глаза не видел, разве что — по телику, в качестве любимой игрушки маньяков всех мастей, да и не увидел бы при любом раскладе: уж слишком здесь было темно.

И — неизвестно.

Не то чтобы неизвестность пугала Пашку (в этом он не признался бы и самому себе), скорее, вызывала странное чувство веселой злости пополам с любопытством. Иногда злость брала верх над любопытством, обставляла его у самого финиша, и тогда Пашка начинал самозабвенно злиться на:

1. Лену, которая уехала в тот самый момент, когда больше всего была нужна ему.

2. Пистолет, который остался у нее в рюкзаке, хотя должен был перекочевать в его руки, просто потому, что женщина, какой бы красивой она ни была, и оружие — две вещи несовместимые.

3. Би-Пи, который не оставил никаких указаний о том, что же делать одиннадцатилетнему мальчику на борту яхты.

4. Низкий потолок.

5. Бейсбольную-биту-или-что-то-вроде-того.

6. Тошноту, периодически подкатывающую к горлу. Пока ему удавалось справляться со столь унизительными позывами собственного организма, но дальше будет только хуже, тут и к гадалке ходить не надо.

Справедливости ради, тошнота иногда отступала, прихватив с собой злость, и тогда Пашку начинало обуревать любопытство. Во-первых, на яхте он оказался впервые. Окопавшаяся в эллинге «Такарабунэ» — не в счет, ее душа, так рвавшаяся к морю, была навсегда прикована к земле.

А это…

Это была совсем другая яхта, землю она презирала и хорошо чувствовала себя, только когда ей в бока и днище били волны.

Сейчас волны были совсем рядом, за перегородкой, Пашка ощущал их сонное дыхание. И думал о странной последовательности событий, которая привела его сюда и заставила спрятаться в маленьком, похожем на чулан отсеке на носу.

Нет, он не был похож на мертвую красавицу «Такарабунэ» — этот живой мосластый «Посейдон». Сходство заключалось лишь в наличии двух мачт и вымпела на главной из них — того самого брата-близнеца вымпела, найденного в руках у Нео.